Великий понедельник. Роман-искушение

И снова очутился среди стада быков, овец и ягнят. Отталкивая от себя животных, осторожно отодвигая торговцев и покупателей, сквозь гомон и крики, зловоние и нечистоты, суету и мельтешение Филипп стал пробираться к восточной колоннаде, так называемому Соломонову портику. Он уже сильно отстал не только от Иисуса, но и от второй группы апостолов, и даже многие «просто ученики» теперь оказались впереди, а вместе с Филиппом через толчею пробирались уже только женщины и те любопытствующие, которые встретили Иисуса у Овечьих ворот и последовали за ним в Храм.

А к портику Соломона Филипп направился потому, что, судя по скоплению народа, Иисус остановился возле первого ряда колонн, напротив Красных ворот, и слишком много людей окружило его со стороны двора, так что намного удобнее было приблизиться к Учителю через восточную колоннаду.

Под сенью высокой аркады и расписных потолков, на мозаичном полу, между двумя рядами мраморных белых колонн с коринфскими капителями, возле восточной стены стояли столы и сидели менялы. Тут было тише и спокойнее, чем на открытом дворе среди мычания и блеяния животных. И тень тут была, и была прохлада от камня. Но и здесь, под сводами портика, гудели голоса спрашивали и отвечали, спорили и торговались, и мрамор усиливал звуки.

В проходе между колоннами было немного людей, и Филипп без особого труда и сравнительно быстро добрался до того места, где народ толпился вокруг Иисуса. Внедряться в толпу и протискиваться к Учителю Филипп поленился и, прислонившись к колонне, стал ждать, пока рассеется толпа либо Зилот со своей командой раздвинет ее в стороны, чтобы освободить путь Христу.

У колонны, возле которой остановился Филипп, стоял длинный стол. На нем стопками лежали монеты, а за столом сидели менялы. Один из них разговаривал с богомольцем:

– Ты дал мне один коллубчик, милый господин. А где два остальных?

– О чем ты, меняла? Какие «два остальные»?

– Еще два коллубчика с тебя причитаются. А как же.

– За что? Я ведь уже заплатил тебе за обмен.

– Совершенно справедливо, милый господин. За обмен ты мне уже заплатил. И вот он, твой коллубчик, лежит передо мной. Но ты дал мне статирчик, не так ли?

– Ну, да, статир.

– А я дал тебе два полсикля. Правильно?

– Ну, так, верно.

– Значит, я дал тебе сдачу. Или я не дал тебе сдачи?

– Ну, дал ты мне сдачу.

– А за сдачу, милый господин, тоже надо платить. И тоже коллубчик. Итого выходит уже два коллубчика: коллубчик за обмен и коллубчик за сдачу.

– Ну, ты даешь, меняла. Шесть ассариев за обмен и еще шесть ассариев за сдачу… Но погоди! За что ты еще шесть ассариев с меня требуешь?

– А вот за что, милый мой господин. Коллубчика у тебя не было. И ты дал мне еще один статир, за который я отсчитал тебе десять коллубчиков. И значит, я во второй раз разменял тебе деньги, чтобы ты мог со мной расплатиться. Вот и выходит: два обмена и одна сдача. Итого – три коллуба, или восемнадцать ассариев. А как же! В Храме Божьем никто никого не обманывает, ибо грех это великий.

– Ну, ты даешь, мошенник! Целую драхму хочешь с меня содрать!

Меняла укоризненно покачал головой и посмотрел на своего соседа – другого менялу, который сидел с ним за одним столом.

– Ты слышал, как этот господин сейчас обозвал меня мошенником?

– Ты в Храме находишься, грубиян, – сурово сказал второй меняла. – А в Храме нельзя обзываться.

У богомольца аж дух захватило: он стал таращить глаза и беззвучно шевелить губами.

– Ну, ладно, ладно. Видишь, расстроился человек. Разнервничался и обознался. Бывает, – примирительно произнес первый меняла.

А к обманутому теперь вернулось дыхание, и он стал выкрикивать:

– Драхму! И еще два ассария! За обмен! Мошенники! Негодяи!

Ни первый, ни второй менялы не успели ему ответить, так как в следующее мгновение возле стола оказался крепкого вида молодой человек с жестокими чертами лица и взглядом, который бывает у ястреба или коршуна, если он смотрит вам в лицо. От стены портика человек этот отделился совершенно незаметно, но выпукло и рельефно возник перед возмущенным богомольцем.

– Что ты сказал? Повтори! – тихо и хрипло велел хищноокий и глянул в глаза дебоширу. – Кого назвал негодяем? Как тебя звать? Имя твое! Быстро говори!

Нервный господин тут же перестал нервничать, выложил два коллуба и выбежал на двор, в гомон и шум, в жар и духоту.

А хищноглазый обратился к менялам и сказал:

– Скоро придет Езбай. Выручку подготовьте. Не забыли?

– Уже приготовили, – ответил ему второй меняла. А первый шутливо попросил:

– Ты б не уходил далеко, Ханох. Вдруг назад вернется.

– Не вернется, – уверенно произнес хищноглазый.

– Я ему бракованную монету подсунул. Край у нее немного обрезан. Не примут ее в налог.

– Я ему вернусь! Пусть только попробует! – сказал Ханох, словно клювом щелкнул.

– Сегодня большой навар. Потому что много меняют, и мы дружно работаем.

И всё это происходило на глазах Филиппа, который стоял от них в каких-нибудь трех шагах, но никто даже не глянул в его сторону.