Великий поток

— Ну как впечатления от Города Господ? — спросил он меня после первой рюмки. — Пал Палыч, наверное, наговорил тебе сорок бочек арестантов? Но сам-то, сам ты что-нибудь понял? Не правда ли, в нашем городе колоссальная энергия? А все потому, что мы освободили людей от лишней рефлексии и направили все их внимание на то, что им нужно.

— Пал Палыча едва ли можно назвать интеллектуальным евнухом, — заметил я.

— Пал Палыч — моя находка, — не без гордости заявил мой альтер эго. — Я пользуюсь им для моих инспираций.

— А мной как ты хочешь воспользоваться?

— Ты мне можешь понадобиться для дела. А я тебе пригожусь в качестве трамплина для наших общих проектов.

Ледяная водка пилась намного лучше вчерашнего коньяка. Я постепенно выходил из затянувшегося ступора — соображал легче, легко находил нужные слова.

— Слушай, — весело сказал я братцу из Низшего мира, — а пошел ты на… три буквы!

Я — яростный противник ненормативной лексики. Не знаю, как такое у меня вырвалось. Но мой двойник и бровью не повел. Но предупредил:

— Помни про испытательный срок.

Мы выпили еще по одной рюмке. Вскоре нас сморил сон-примиритель.

11

На другое утро, гуляя перед домом, я любовался свежими кустами сирени и жимолости. Скамейки под тополями и акациями приглашали к отдыху и размышлениям. Фонтаны и бассейны навевали соразмерные фантазии. Когда мы с Пал Палычем вышли из ворот, Жора уже сидел в своей машине. Мы поехали в Центр Истории, а попросту в Главный Исторический музей.

— Что вы думаете, любезный мой Цицерон — ибо кто вы, как не римский всадник и слуга сената, — об Истории Нижнего Мира? — обратился я к моему провожатому, когда мы с ним оказались в просторных музейных залах среди крылатых ассирийских быков и барельефов, изображающих царскую охоту на тигров. — Как и когда эта история началась и куда она привела наши народы? И правда ли, что в истории Нижнего мира не было ничего, кроме кровавых войн, предательств и преступлений?

— Однажды шах, которому мудрец привез свой труд о смысле истории на караване верблюдов, попросил его сократить это произведение. То же самое он сказал, когда мудрец привез ему свой труд на одном верблюде, а потом — в одном толстом томе на спине ослика… Вы хотите получить выводы, сжатые до десяти минут. Мы сможем понять истоки, смысл и направление истории, только если вооружимся смирением и осознаем безграничное превосходство этих задач над нашими силами. Общий план и направление истории знает один лишь Режиссер, что же касается наших догадок об общем плане, то они могут быть более или менее удачными, а могут быть ошибочными. Однако нужно постоянно помнить, что истолкование истории неразрывно связано с нравственной волей, то есть, с проявлениями той же истории в человеческих поступках. И встает вопрос, чему служит или должна служить история — высшему благу, общему благу или частным благам? Кажется, никогда еще не было на земле такой дифференциации, какую мы видим сегодня, и никогда еще вопрос о единстве мира не стоял так актуально.

12

И вот мы опять в машине, везущей нас в Центр Музыки. Мы едем через кварталы, заполненные иностранцами, туристами, торговцами, богемой, проститутками… Приходится останавливаться через каждую минуту, пропуская возбужденные группы прохожих. С трудом припарковываемся.

Огромное старинное здание Консерватории. Кариатиды, арки, афиши, зеваки, студенты, студентки… Из окон несутся звуки скрипок, виолончелей, флейт, гобоев, труб, синтезаторов, органов… Мы поднимаемся в Большой Концертный Зал. Зал полон слушателями: шорох, шепот, листание программок… За кулисами шум настраиваемых инструментов… Поднимается занавес — концерт современной музыки.

Что может быть безнадежнее — говорить словами о музыке. Музыка выпадает из всех видов искусств. Она сделала все, чтобы избежать их участи, — быть изувеченной беспощадным временем, опустошенной пошлым рассудком. Она то уходила в тишину, то изливалась в радости и страдании, то плакала, то ликовала. Она пережила холеру, чуму, инквизицию, революции, войны, фашизм, коммунизм… Неужели ей что-то угрожает?

Я готов слушать музыку. В программе четыре произведения.

Первое произведение: скрипки, альты, виолончели и рояль. Музыканты выходят на сцену, садятся, вытаскивают из футляров инструменты. Юноша за роялем протирает тряпочкой клавиши и пюпитр для нот. Другие музыканты также протирают свои инструменты, сдувают с них пыль. Минут через пять все готовы играть. Пианист поднимает руки к клавиатуре. Струнные поднимают к инструментам смычки. Пальцы повисли над клавишами, смычки над струнами. Музыканты не двигаются. В зале покашливание, чихание, реплики, смех. Проходит еще пять минут. Музыканты встают и раскланиваются. Зал смеется и аплодирует.