Великий поток

Ресторан «Риони» расположен напротив оперного театра между двумя дорогими ювелирными магазинами. За столиками слева от сцены обычно сидят артисты, художники, поэты и иностранцы, там же нередко бывает Георгий Петрович со своими учениками. Здесь часто звучат экзотические языки: персидский, турецкий, греческий и другие. Столики справа занимает именитая и богатая местная публика, сплошь графы и князья, политики и бизнесмены, и говорят справа только по-грузински, зато так громко, что перед каждым номером мне приходится ждать, когда они успокоятся. Несколько раз в ресторан в окружении свиты приходил Ной Жордания. Это высокий седой мужчина лет пятидесяти. С ним я тоже познакомилась, когда после моего номера меня подвели к его столику. Он спросил меня, каких грузинских поэтов я знаю, и, когда я назвала имя сидевшего слева Тициана Табидзе, он улыбнулся и посоветовал мне почитать Шота Руставели.

Ресторан открывается в шесть часов вечера, но публика в это время случайная и незначительная: студенты, чиновники, дамы и тому подобное. В это время в ресторане играет зурна или кларнет, исполняя что-то тягучее, меланхолическое. К 10 часам вечера приходит настоящая публика и остается до 2 часов ночи. Обычно я пою в начале программы и иногда в конце, если публика требует меня снова. После меня выступают танцоры, акробаты, мимы, в программу включают номера заезжих артистов всех мыслимых и немыслимых жанров, а иногда поэты читают свои стихи. К полуночи я обычно оказываюсь за одним из столиков, куда меня приглашают знакомые или знакомые знакомых — за столики к незнакомым людям я не сажусь. Где-то после часа атмосфера в зале накаляется до предела, посетители начинают петь или танцевать, знакомятся, разговаривают, кричат, спорят друг с другом, садятся за соседние столики или посылают друг другу бутылки с вином и шампанским — шум в зале становится невообразимым. Экзальтация обычно исчерпывается к двум часам ночи, и официанты — юноши из провинции — разносят турецкий кофе и фрукты. В половине третьего трижды звучит колокол, призывающий гостей расходиться, и так каждый день, кроме понедельника, когда заведение закрыто.

По утрам мы проводим время с Ламарой, сидим за книгами в читальном зале Городской библиотеки или гуляем по Александровскому саду или по Головинскому проспекту. У Ламары каштановые волосы и коса до пояса. Она влюблена в Гиви и думает о нем днем и ночью. В библиотеке мы делимся с Ламарой прочитанным, обсуждаем людей, с которыми сталкиваемся. У Ламары изысканный литературный вкус: кроме грузинских поэтов ей нравятся Бодлер и Малларме, а из русских поэтов — Блок и Михаил Кузмин. Я же читаю книги Елены Блаватской и Петра Успенского и пробую ответить на вопрос: кто я? Книги говорят мне, что мое «Я» пребывает за всеми моими личностями, или в том, что я воспринимаю как пустоту, потому что, погружаясь в нее, не могу ничего увидеть. Очень часто я не читаю, а сижу, закрыв глаза, и вслушиваюсь, вглядываюсь в себя. Я люблю эти состояния, их глубина освежает меня и дает мне силы ни от кого не зависеть. Ламара читает мне стихи, отзывающиеся в моем сердце болью и радостью одновременно. Я счастлива, что у меня такая подруга.

Днем, после двух, мы с Аветом обычно репетируем: разучиваем новый репертуар — «Астры осенние» Харито, «Новогреческие песни» на стихи Сафо Артура Лурье и «Фейные сказки» Николая Черепнина — и проверяем старый, пользующийся успехом. Авет продолжает меня просвещать, и я ему за это бесконечно благодарна. Вчера он рассказывал мне о Георгии Петровиче, которого он называет Учителем. Я узнала от Авета, что Георгий Петрович появился в Москве пять лет тому назад, а до этого он долго путешествовал по Востоку и привез необыкновенное учение о самовспоминании. При этом я вспомнила, что во время нашего единственного разговора он сказал мне «Помни меня, и ты не забудешь себя», а потом добавил «Я буду твой будильник». Суть учения сводится к тому, что люди себя не помнят и живут так, как будто бы их жизнь ничего не значит или как будто бы ее нет. Слушая Авета, я думаю о том, как было бы прекрасно жить осознанно, чтобы каждый миг был предельно наполненным и настоящим. У меня такие минуты были только с Алексисом. Не значит ли это, что я сама без него ничего не стою?

Развратные сны теперь возвращаются не каждую ночь, а через две-три ночи. Они приносят такие же острые ощущения, но моим любовником теперь стал художник Гиви, спасший меня вчера от похитителей. Причем картинки физической близости с Гиви приходят теперь ко мне не только в моих сновидениях. А сегодня под утро я начала представлять, что бы со мной произошло, если бы высокий сван похитил и увез меня из ресторана. Картинки были такими ужасными, что, когда я очнулась, мне стало страшно. Даже дневнику я не решаюсь рассказать то, что я навоображала. Одна Светлана стыдится другой Светланы, и какая из них настоящая — я не знаю. Ведь «я» — это и та, и другая, и еще Бог знает какая! Как себя не презирать!

16 января 1919 г.