Идею Никитина подхватывает С. Э. Цветков, выстраивая версию того, что Олег был героем великоморавской истории[50]. При этом он придает решающее значение арабским источникам (Ибн Русте), где сообщается, что «и упомянутый глава, которого они называют «главой глав» («ра ис ар-руаса»), зовется у них свиет-малик»[51]. «Свиет-малик» еще Б. Н. Заходер, выдающийся ученый-востоковед, объяснил как «светлый князь». И связал с традиционными для славян составляющими имен-титулов: Святослав, Святополк.
При этом С. Э. Цветков подчеркивает, что шведский исследователь (хотя россиянка по происхождению) Л. Грот, занимаясь вопросом: русская легенда об Олеге Вещем была первоначальной или во многом совпадающая с ней скандинавская сага об Одде Стреле? — пришел к выводу о невозможности применения понятия «светлый» в германоязычных странах к язычнику. По словам ученого,
Дальше Цветков анализирует возможное местоположение столицы «свиет-малика» Ибн Русте и приходит к выводу, что упомянутый город Джарваб (или, как допускают востоковеды из-за вариативности чтения многих арабских слов, Хорват) располагался на Карпатах, где жили «белые хорваты» русских летописей. А в конце IX века на эту территорию распространялась власть Великой Моравии. И историк полагает, что на Карпатах сидел русский князь, после поражения Великой Моравии от венгров ставший независимым и занявший Киев на Днепре. В качестве аргумента для последнего он использует те летописи, по которым Олег представляется Аскольду и Диру «подугорским гостем». А Угорскими горами в летописи названы Карпаты. Есть еще в Киеве конца IX — начала X века могилы, носящие явные следы моравского влияния (об этом позже, в разделе археологии).
Версия, конечно, любопытная, хотя и далеко не бесспорная.
Кстати, с именем у вещего князя действительно не все в порядке. Норманисты производят его от Helgi («святой»). Но мы уже цитировали Грот: слово «святой» предполагает в германских языках обязательное крещение его носителя. Язычник святым зваться не может. Стало быть, по выводу российско-шведского ученого, имя это появилось у скандинавов только после крещения Швеции и Норвегии. А это произошло, как мы знаем, позже времен Олега Вещего.
Зато Олег неплохо выводится из древнеболгарского титула «олг». На юге Болгарии, на границе с Византией, обнаружена надпись времен царя Симеона, на которой упомянут «Теодор, олг таркан» — Теодор, правитель области».
Либо Олег может выводиться из славянского «ол». В последнем случае, как отмечал еще С. А. Гедеонов, мы имеем дело с чередованием «ол — вел» в массе славянских имен: Олек — Велек, Олен — Веден. Значение то же самое, что и в тюркском «великий». Есть еще и иранское Халег — творец, на которое указывает А. Г. Кузьмин. В любом случае значения близкие и вполне подходящие для традиционных для того времени имен титулов. И связаны все эти имена с югом. При этом тут нет указанной Грот натяжки. Скорее следует вслед за ней предположить, что имя в значении «великий» потом пришло к северным германцам уже как «святой», поскольку во время его появления на севере «великим» уже мог зваться только защитник христианства.
В общем, с какой стороны ни посмотри на историю Олега Вещего, подтверждения существования пути «из варяг в греки» мы не получим. Если позволить себе роскошь остаться на почве ПВЛ, летопись дает нам совершенно бесценное указание на отсутствие освоенного торгового пути из Новгорода в Киев в конце IX века. Еще раз подчеркну: Олег не знал, кто правит в Киеве! Ну а если принять южную версию, тогда совсем «ой»! Опять больше, чем плавание от Киева до Черного моря, не получим.
После Олега в летописных «походах из варяг в греки» наступает перерыв. Игорь и Святослав все свое внимание сосредотачивают на юге. При Игоре Новгород вообще не упоминается. Что, признайте, странно для князя, который в этом городе вроде бы сидел с детства! Тем более если торговля по маршруту Новгород — Киев играла важную роль в жизни княжества. Однако Игорь воюет на юге и дань собирает там же. В Новгороде, если верить новгородским же летописям, даже княжеского наместника нет. Первым после легендарного Гостомысла назван Константин (Коснятин), который вполне уверенно отождествляется с сыном Добрыни, действующим во времена Ярослава Мудрого.