Великий Сатанг

«Привет, мамуля!» — сказал я в трубку и поздравил с рождением великого сына. И, ясное дело, тут же услышал в ответ, что я — кретин, забывший про старую мать, которой уже недолго осталось, но меня все равно любят и поздравляют, и сегодня вечером, конечно же, будет пирог с тридцатью шестью свечками, и что Гиви с Бертой звонили и обязательно зайдут, а тетя Мэри слегла с микроинсультом, но она все равно не забыла и звонила вот только что, а еще к семи придут Фицпатрики, и я вдвойне кретин, потому что их девочки очень хорошие, особенно Пеппи, а кстати, как я тут питаюсь?.. Так вот, девочки Фицпатриков, это же чистое золото, особенно Пеппи, но и Лу тоже ничего, и я вообще кретин втройне, потому что совсем не хочу знать, что старой матери необходим внук, пока она еще способна о нем позаботиться, чтобы дитя не выросло таким полным кретином, как ее, прости Господи, убоище-сын, и кстати, сынуля, ты…

«Салют, мам!» — нежно мурлыкнул я и сделал вид, что связь оборвалась сама по себе. Вот и еще одна причина, по которой дни семейных торжеств предпочтительно встречать подальше от дома. Свечки свечками, это да, но еще круче — обязательные визиты тех, с кем нельзя не расшаркаться, ибо они, видите ли, знают тебя с детства. Нет уж, для дня старения лучше подходит компания друзей. А у меня, так вышло, приятелей пруд пруди, а друг только один — но где же, елы-палы, выцепить в просторах Галактики вечно мечущегося, словно щепка в проруби, Алека Холмса?..

Он, впрочем, меня находит всегда. Вот и вчера автоответчик выдал видеописьмо: меня поздравили, как обычно, сдержанно и немногословно и пообещали отловить на Земле. Значит, отловят; не помню случая, чтобы Алек не сдержал слова. В общем-то приятно было увидеть эту рожу, не виденную лично уже года… дай Бог памяти… три. Никаких изменений: по-прежнему идеал супермена с мужественной проседью в шевелюре. Вот уж кому седина к лицу, спору нет; но Алек не выглядел пацаном и в двадцать…

Машинально заглянув в трельяж, я засек еще два седых волоска, причем на самом видном месте — на левом виске. Придется теперь прощаться с любимыми моими бачками.

Хор-рошенький подарочек на день рождения.

Проклятый негр!

Хотя, с другой стороны, при чем тут черномазый? Сам виноват. А на самом деле никто не виновен. Просто директору Галактического Центра Психиатрии очень захотелось, чтобы репортаж о его достижениях был навеян именно трижды Королем Сенсаций, четырехкратным Золотым Пером, действительным членом Академии Журналистики, почетным доктором, и так далее и тому подобное Яаном Сан-Каро. Желание понятное и похвальное. А ваш покорный слуга никак не мог отказать старому приятелю. Долг чести! В конце концов, если бы не он, не видать бы мне своего первого «короля». Попытайтесь-ка без связей попасть на Авиньон, тем более — повидаться с самим «папиком Беней» (именно так он просит себя называть). Слабо, да? А я и попал, и повидался, и на том репортаже впервые выскочил в Короли Сенсаций. Хотя, если честно, по сей день стыдно перед старичком: сам он никак не тянул на «гвоздь» номера, и пришлось жать на идиота Монтекассино — ну, вы же помните, на всех разворотах: «ДА, ОН БЕЗУМЕН! — говорит магистр» — и улыбающаяся харя в шапочке с помпоном…

Позже я отправил на Авиньон открыточку с извинениями, а папик Беня в ответ прислал мне телеграмму с анафемой, что стало поводом к еще одному, антирелигиозному, репортажу.

Так мог ли я, учитывая все это, отказать в пустяковой просьбе бывшему главврачу авиньонской психушки?

И бродя по сияющим коридорам, рассматривая оборудование, беседуя с персоналом, я никак не предполагал, что наутро мне предстоит выщипывать сединки…

Все произошло удивительно быстро. Потом мне сказали, что не прошло и двух минут, но мне они показались часами. Коридор опустел мгновенно; исчезли сестрички, лаборанты и даже мой дружок-главврач, миг назад крутившийся рядом со своими пояснениями. Я стоял посреди белизны один-одинешенек, а навстречу огромными, грациозно-оленьими прыжками мчался молодой изумительно красивый негр в развевающемся, чудом удерживающемся на широких иссиня-черных плечах белом халате, и в уши мои ворвался внезапно дикий, истошный и при всем том не лишенный некоей членораздельности вой: «Яввооаа! Яввоа! Яжжеввоооажжо! Яввоа-а-а!»; негр мчался медленно-медленно, словно в кошмаре, и за ним поспешали санитары, но не очень торопились догнать, потому что в правой руке бегущего впереди был здоровенный, криво, словно сабля, изогнутый осколок стекла, выписывающий в светящемся воздухе замысловатые восьмерки; и кровь, красная на черном, текла, и хлестала, и капала на пол, но негр, похоже, не замечал этого…

– Явво-о-оааааа!

Ослепительно ласковые, печальные глаза заглянули мне прямо в душу, близко-близко.

– Я — Вождь А!

И острый-преострый кончик стеклянной сабли замер у моего подбородка, чуть-чуть касаясь кожи.

– Скажи, брат, ведь я — Железный Вождь А Ладжок?

– Да! — уверенно ответил я, и голос мой ничуть не дрожал. — Ты — Железный Вождь А!