Великий сон

Двухместное авто направилось по бульвару на запад, так что мне пришлось сделать левый поворот и нажить кучу врагов, включая водителя трамвая, который, не побоявшись высунуться в дождь, высказал все, что обо мне думает. Когда я пристроился в ряд, кремовая машина была далеко впереди. Я надеялся, что Гейджер едет домой. Действительно, он стал подниматься на холм, на половине пути свернул налево и поехал по извилистой полосе мокрого бетона, именуемой Лауерн-Террас. Узкая улочка, по одну ее сторону — высокий океанский берег, а с другой разбросаны домишки дачного типа, отгороженные от дороги деревьями и кустами, с которых сейчас текло и капало.

Гейджер ехал с зажженными фарами, я — нет. Прибавив газу, я обогнал его, заметил номер дома, мимо которого проехал, и, проехав квартал, оглянулся. Он уже остановился. Фары освещали гараж при небольшом доме с забором из вечнозеленого кустарника, совершенно закрывавшего вход. Я видел, как он вышел из гаража с раскрытым зонтом и прошел сквозь живую изгородь. В его поведении ничто не выдавало человека, опасающегося слежки. В доме загорелся свет. Не выключая мотор, я подкатил к дому рядом с гейджеровским — в нем, похоже, не жили, хотя таблички о продаже не было. Остановившись, я проветрил салон, глотнул виски и продолжал сидеть. Я не представлял, чего жду, но что-то заставляло меня ждать. Потянулась еще куча томительных минут.

Две машины проехали вверх и скрылись за холмом. Пожалуй, это очень тихая улица. Где-то после шести пелену дождя прорезали новые огни фар. Темно было хоть глаз выколи. Какая-то машина остановилась перед домом Гейджера. Из авто вышла женщина — тоненькая изящная фигура в широкополой, надвинутой налицо шляпе и плаще. Она прошла сквозь заросли. Слабо звякнул звонок, мелькнула полоса света, дверь закрыли, тишина.

Нашарив в «бардачке» фонарик, я вышел взглянуть на ту машину. Это был паккард-кабриолет темно-коричневого цвета. Левое стекло опущено. Я нащупал водительское удостоверение и посветил фонариком. Оно было выдано на имя Кармен Стернвуд, Элта Бри Кресцент, 3765, Западный Голливуд. Я вернулся в свою машину… Сверху капало на колени, желудок жгло от виски. Никаких машин больше не проходило, никакого огня в доме, возле которого я стоял. Пожалуй, это приличный квартал, где живут порядочные люди.

В семь двадцать из окна гейджеровского дома сверкнул резкий белый свет, как зарница летом. Когда тьма сомкнулась снова, раздался высокий звонкий вскрик, растаявший сразу среди листвы, отягощенной влагой. А я уже бежал к дому.

В крике не было страха. Слышалась в нем какая-то истома, опьянение и нечто вроде совершенной дебильности. Отвратительный звук. Он вызывал в воображении людей в белом, зарешеченные окна, жесткие узкие кровати с ремнями.

Пока я продирался сквозь живую изгородь и огибал угол дома, в логове Гейджера снова воцарилась полная тишина. Железное кольцо в львиной пасти служило звонком. Я уже взялся за него. И в этот миг, словно кто-то ждал сигнала, в доме грянуло три выстрела. Потом послышался долгий вздох, затем — тяжелое падение. И, наконец, быстрые, удаляющиеся шаги в доме. От заднего входа к параллельной улочке, вероятно, шли деревянные мостки, так как послышался топот бегущего. Сразу же взревел мотор отъехавшей машины. Мне показалось, что отъезжало еще одно авто, но уверенности не было. Дом высился передо мной — тихий, как могила. Торопиться теперь незачем. Что там было, никуда не денется.

Я подобрался к французскому окну, занавешенному, но без сетки, и попытался заглянуть внутрь сквозь щель, где сходились шторы. Увидел кусок освещенной стены и край книжной полки. Я отошел от дома и, разбежавшись, попытался плечом высадить переднюю дверь. Глупо с моей стороны: единственной частью калифорнийского дома, через которую невозможно попасть внутрь, является передняя дверь. Только плечо саднило, и это меня разозлило. Вернувшись к окну, я выдавил стекло в нижней секции, используя, чтобы не порезаться, собственную шляпу. Теперь можно было сунуть руку и снять задвижку. Остальное пошло легко — наверху задвижки не было. Окно открылось. Я забрался внутрь и выпутался из штор.

Никто из двоих в комнате не обратил на меня ни малейшего внимания, хотя лишь один из них был мертв.

VII