Великий Сталин

В «рабскую» концепцию это всё втискивается едва ли. Хотя трагедию не отменяет. Но что до наших болей сэру Алану Буллоку. Ему сподручней довольствоваться фальшивками типа солженицынских. Уж они-то в его «историческую» концепцию вписываются идеально.

Как и многочисленные фальшивки и клевета о сталинской коллективизации сельского хозяйства.

Глава одиннадцатая Коллективизация…

Суть реального Сталина лучше, чем в любых его делах при жизни, выявилась в первые дни после его смерти: страна плакала. Что значат по сравнению с этим все опусы стаи волкогоновых с волковыми и радзинскими? Когда умер Брежнев, страна ухмыльнулась. Смерти Ельцина она не заметила. Смерти Горбачёва наверняка обрадуется. А по Сталину она рыдала. Между прочим, 5 марта 1953 года величайший богослов двадцатого века Карл Барт говорил, что он годами молился за Сталина… Не грехи его отмаливая, а желая ему здравия.

А ведь даже в тот, 1953, год более половины населения России жило на селе. Ко времени же года «великого перелома», к 1930 году, Россия была сельской более чем на три четверти.

Плакала ли бы Россия по Сталину, если бы коллективизация сельского хозяйства не была насущной необходимостью, которую Сталин осознал раньше других, но, к слову, и не первым.

Впрочем, обо всём – по порядку…

В 1929 году в СССР начиналась первая пятилетка. Её успех или неуспех определял всё – и положение России в мире, и судьбу России.

19 ноября 1928 года Сталин выступал на пленуме ЦК:

«…Вопрос о быстром темпе развития индустрии не стоял бы у нас так остро, как стоит он теперь, если бы мы имели такую же развитую промышленность и такую же развитую технику, как, скажем, в Германии, если бы удельный вес индустрии во всём народном хозяйстве стоял у нас так же высоко, как, например, в Германии. В том-то и дело, что мы стоим в этом отношении позади Германии и мы далеко ещё не догнали её в технико-экономическом отношении.

Вопрос о быстром темпе развития индустрии не стоял бы так остро, если бы мы представляли не единственную страну диктатуры пролетариата, а одну из стран пролетарской диктатуры. При этом условии вопрос об экономической самостоятельности нашей страны, естественно, отошел бы на задний план, мы могли бы включиться в систему более развитых пролетарских государств, мы могли бы получать от них машины для оплодотворения нашей промышленности и сельского хозяйства, снабжая их сырьем и продовольственными продуктами. Но вы знаете, что мы не имеем этого условия. Вот почему вопрос о том, чтобы догнать и перегнать экономически передовые страны, Ленин ставил как вопрос жизни и смерти нашего развития…»

Итак, вопрос индустриализации для России был вопросом жизни и смерти. Но чтобы работать, рабочему надо есть. А тогдашнее село хлеба городу не давало – даже на полуголодный паёк…

15 января 1928 года литерный поезд со Сталиным отправился на три недели в Сибирь.

Новосибирск, Барнаул, Рубцовск, Омск…

Разговоры выявляли ситуацию невесёлую: сельскохозяйственная проблема заходила в тупик. В 1926/27 году СССР вывез 2 миллиона 178 тысяч тонн зерна, а через год – только 344 тысячи, и 248 тысяч даже пришлось ввезти. Причина была не в неурожаях, а в том, что село не хотело отдавать зерно «задёшево». Кулаки саботировали хлебопоставки и выжидали повышения рыночных цен втрое (!).

Чем должна была Советская власть кормить тех, кто на заводах и фабриках должен был заложить основу новой индустриальной мощи России?

Чем она должна была кормить тех, кто должен был строить тысячи новых заводов и фабрик?

Ещё пятнадцать лет назад на среднего жителя Российской империи приходилась в день одна чайная ложечка сахара. Среднестатистический же крестьянин сахара не видел, по сути, вовсе. В докладе Пятому съезду уполномоченных объединённых дворянских обществ 1909 года его автор В. Гурко писал: