Столыпин был полон оптимизма и писал царю после посещения Поволжья в 1910 г.: «Бодро идет также землеустроительная работа и в поволжских губерниях, по которым мы проехали. Пока, конечно, брошены только зерна, и предстоит еще чрезвычайный труд. Но изменилась психология народная, между крестьянами появились уже апостолы землеустройства и земельных улучшений»
[290]. Конечно, в поволжских губерниях были примеры, которые могли вселить радость и гордость в Столыпина. Например, в Ардатовском уезде Нижегородской губернии в 1909 г. двенадцать крестьянских семейств закрепили надельную землю в одном месте, выселились из села Сарминский Майдан и образовали новый поселок, который назвали Столыпино. Они ходатайствовали перед властями о введении в Столыпине самостоятельного сельского управления, и в 1910 г. этот вопрос был решен положительно. Однако общие итоги за все время аграрной реформы в Нижегородской губернии выглядят не столь убедительно: «Нижегородские крестьяне укрепили в личную собственность 8,5% от всей площади общинной надельной земли. Однако выходы на отруба и хутора в Нижегородской губернии были незначительными. Всего в губернии было создано только 553 хутора, что составляло 2,6% от общего количества участковых хозяйств» [291]. Столь же неоднозначными выглядели итоги аграрной реформы в Саратовской губернии, особенно важной для Столыпина как бывшего саратовского губернатора. Размышляя над причинами аграрного кризиса в Саратовской губернии, он пришел к выводу об обреченности общины. Однако на самом деле общинные порядки в Саратовской губернии оказались более живучими, чем предполагал губернатор. В результате аграрной реформы «только 27,9% ко всему сельскому населению вышло из общины и закрепило землю в собственность, остальная масса крестьян оставалась при старых общинных формах земельных отношений» [292].Обратимся к исследованиям, сводящим воедино все статистические данные по Европейской России
[293]. На первый период после начала реформ пришелся всплеск выхода крестьян из общины. С 1906 по 1911 г. были подано более двух миллионов заявлений об укреплении земли в частную собственность (2286 тыс.). Самое большое число заявлений было подано в 1908 и 1909 гг. (840 тыс. и 649,9 тыс. соответственно). Число домохозяев, вышедших из общины с 1907 по 1911 г., составило 1623,8 тыс. – многие изменили свое первоначальное решение, кому-то было отказано и т.п. Статистические данные за все годы реформы несколько разнятся, ибо нет ничего более лукавого, чем статистика. В монографии С.М. Дубровского, самой основательной по фактическому материалу за весь советский и постсоветский период, приводятся данные по 40 губерниям Европейской России, из которых следует, что к 1 января 1916 г. из общины выделилось 2 478 244 домохозяина, то есть 22% от всех общинных дворов [294]. В Большой Советской энциклопедии приводится то же самое количество домохозяев, но указывается, что они составляли 26% числа общинных дворов [295]. В послесоветскую эпоху наметилась тенденция увеличения доли крестьян, вышедших из общины. Так, В.Г. Тюкавкин пишет, что за весь период реформ было подано 3736 тыс. заявлений на выход, что составило 40,6% числа общинников [296]. Но подать заявление еще не означало выйти из общины. Если подсчитать процент реально вышедших, используя те статистические данные, которыми оперировал В.Г. Тюкавкин, то получится 28,5% общинников.Почему только четверть крестьян или чуть больше выбрали экономическую свободу? Столыпин, опираясь на результаты первых трех лет преобразований, уверенно предсказывал: «При такой же успешной работе, еще через 6 – 7 таких же периодов, таких же трехлетий, общины в России – там, где она отжила свой век – почти уже не будет»
[297]. Из его слов видно, что Столыпин понимал невозможность в одночасье сломать общинную психологию крестьянства. Он предупреждал, что упразднение общины растянется на длительное время. Более того, правительство не собиралось повсеместно ликвидировать этот институт. Ведь Столыпин подчеркивал, что общины «почти уже не будет» там, «где она отжила свой век».