Великий Столыпин. «Не великие потрясения, а Великая Россия»

Столыпинским переселенцам не повезло в том смысле, что на период массового переселения выпало несколько засушливых лет подряд. Для крестьян, незнакомых с сибирскими условиями, это стало тяжелейшим ударом. Один калужский крестьянин, исходивший в поисках земли пол-Сибири, описывал безвыходное положение своих земляков, поселившихся на Иртыше. Сначала они были полны надежд, они распахали нетронутую землю, сулившую отменный урожай. Ходоки поспешили вызвать с родины свои семьи. Но хлеб не уродился, и прибывшие семьи ждало горькое разочарование: «И день приезда их в поселок справедливо можно назвать днем величайшего плача, досады и попреков. Ради чего лишились они всего имущества на родине, которое собирали годами, ради чего истратили все деньги, вырученные за имущество, на дальнюю дорогу и ради чего терпели они столько мучений и пережили страшную опасность? И горько плакали здесь женщины и много насулили нехорошего всем тем, по милости которых они попали в эту сторону» [328].

Особенно тяжело доставалась раскорчевка участков в тайге и непроходимых болотах. Газета «Сибирь» писала: «Каждый клочок пахотной земли полит потом и кровью переселенцев, каждое обнаженное и осушенное болотце отмечено новыми крестами на поселковых кладбищах. Смертность и заболеваемость среди переселенцев очень высоки. Тайга за каждую пядь земли требует жертв» [329]. И все же большинство сумело приспособиться к непривычным условиям хозяйствования. Они перенимали опыт старожилов, заново учились приемам хозяйствования, а иной раз прибегали к хитрости. Так, в Уссурийском крае, куда, как и предупреждал Столыпин, интенсивно проникали китайцы, переселенцы столкнулись с иностранной конкуренцией. Как отмечали современники, «переселенцы, немного обжившись в крае, отлично понимают все преимущества китайской обработки земли. Но сами этих приемов не перенимали. И вот, уссурийские крестьяне, получившие огромные наделы, по 100 десятин на семью, придумали очень простой исход из безвыходного положения, создаваемого негодностью «российских» и непривычностью китайских способов хозяйствования: они сдают свои земли в аренду… тем же китайцам или корейцам – часто тем самым, которых согнали с места, чтобы отдать землю крестьянам» [330].

Наблюдатели отмечали, что переселенцы, освоившиеся в Сибири, уже ничем не напоминали серых мужичков, ломавших шапки перед каждой кокардой: «Сибирь перерождает человека. Исторически забитый и пугливый русский крестьянин высоко поднимает голову, едва лишь выйдя на простор степей или леса, и, не стесненный в возможности, строит он свою жизнь на новых местах, забывая рутину России» [331]. Это беспокоило деятелей Постоянного совета объединенного дворянства. Курский помещик и один из лидеров думской фракции крайне правых Н.Е. Марков обвинял правительство в намерении создать из Сибири особую страну. На заседаниях курского Дворянского собрания говорили: «Сибирь заселена теперь демократическим, крестьянским элементом и в будущем возможно отделение Сибири от России, как это было с Северо-Американскими Штатами» [332].

Как ни удивительно, но вдохнувшие воздух свободы переселенцы вновь попали в плен общинных порядков. На Сибирь и Дальний Восток не распространялось действие указа 9 ноября 1906 г., разрешавшего выход из общины и укрепление земельного надела в частную собственность. Подавляющее большинство сибирских крестьян оставались общинниками, которые обрабатывали казенную землю, но не являлись ее владельцами. Эта особенность позволяла государству, как верховному собственнику, расселять сотни тысяч переселенцев.

Сибирская община отличалась от российской. Столыпин подчеркивал: «Сибирская община под влиянием здешнего земельного простора и отсутствия главного зла общинного владения – полной переверстки тягот, под давлением фискальных требований, не дожила еще и в настоящее время до гибельного равнения земли и периодических переделов. За весьма редкими исключениями, имеющими место в единичных случаях, которые встречаются в немногих волостях Западной Сибири и составляют в общем ничтожный процент, – сибирской общине неизвестны ни уравнительные срочные переделы, ни отобрание от одного владельца разделанной и удобренной им земли в пользу другого безданно и беспошлинно – ради одного только равнения» [333]. Однако с прибытием новых поселенцев общинные порядки начали оживать. Если раньше переделов земли не производились, то сейчас покосы начали перекраивать каждые три-четыре года. Складывалась совершенно парадоксальная ситуация, когда переселенец, вышедший из общины на родине и продавший свою собственность, вновь становился общинником за тысячи верст от дома.

В августе 1910 г. П.А. Столыпин и А.В. Кривошеин отправились в поездку по Сибири. Чиновный Петербург откликнулся сатирическими стихами:

Позвал он Кривошеина
И так ему сказал:
Вот там еще не сеяно!
Поедем на вокзал!