Великий Столыпин. «Не великие потрясения, а Великая Россия»

Вполне объяснимо, что Богров пытался смягчить участь выданных им анархистов. Великий знаток полицейских тайн В.Л. Бурцев объяснял Сандомирскому психологию предателей: «Вы утверждаете, что если бы Богров вас действительно выдал, то он мог бы рассказать военному суду про вас такие вещи, за которые в те времена полагался столыпинский галстук. Но это необязательно. У вас ложные представления о провокаторах. Вы думаете, что эти люди лишены всяких человеческих чувств. На самом деле это не так. Возможно, что Богров относился лично к вам хорошо. Не выдавать вас вовсе он не мог. Подвести вас под каторгу – этого требовала его служба в охранке, но зачем же ему нужно было, чтобы вас непременно повесили?»[389]

Согласно полицейским документам, Аленский был причастен к арестам 102 человек. Большинству из них, как доказывал Владимир Богров, его младший брат не причинил особого вреда. Можно согласиться с тем, что ответственность за провалы многих революционеров должна быть разделена между Богровым и другими агентами. Однако полностью реабилитировать его нельзя даже при самом недоверчивом отношении к материалам охранного отделения.

Скрывая от полиции часть информации, Богров долгое время обеспечивал себе алиби в революционных кругах. Он понимал, что его ждет в случае разоблачения. Беспощадность к предателям культивировалась со времен народнических кружков, когда юноша Н.Е. Горинович был облит серной кислотой. У него вытекли глаза, отвалились нос и уши. «Такова участь шпиона», – гласила записка, положенная ему в карман. А ведь Гориновича заподозрили всего лишь в том, что он проявил излишнюю откровенность на допросе. Богров, вращавшийся среди эсеровской публики, должен был слышать о судьбе Николая Татарова. Он являлся кандидатом в члены ЦК партии эсеров, но был заподозрен в измене. Боевая организация вынесла ему смертный приговор, хотя неопровержимых улик на руках у эсеров не было. В апреле 1906 г. Татарова убили на глазах у родителей.

В других случаях разоблачение секретных осведомителей сопровождалось менее драматическими последствиями. Но и при таком раскладе их участь была незавидной. По сложившемуся правилу о предательстве члена организации сообщали публично. Иногда по этому поводу выпускалось специальное предупреждение с описанием примет и портретом осведомителя. Разоблаченный становился изгоем, вынужденным скрываться от знакомых. В довершение всего провалившийся агент не мог рассчитывать на помощь органов политического сыска. Только в исключительных случаях правительство назначало пенсию бывшим сотрудникам охранных отделений.

Чтобы избежать подобной участи, Богров принимал меры предосторожности. Инструкция Департамента полиции предписывала при ликвидации группы, выданной агентом, «в крайнем случае арестовать и его самого, освободив впоследствии с близкими к нему или наименее видными лицами по недостатку улик. О предстоящем аресте сотрудника всегда нужно войти с ним в предварительное соглашение. Жалованье сотрудника во время ареста должно быть обязательно сохранено и по возможности увеличено»[390].

Таким способом Богров сорвал побег из тюрьмы Наума Тыша и других анархистов. Иуда Гроссман вспоминал, с каким жаром Богров излагал план освобождения заключенных: «Мы по надежному телефону, с полным знанием всех условных знаков из судебной палаты, требуем доставки из тюрьмы нескольких смертников… Эта часть будет выполнена безукоризненно. По дороге мы нападаем, разоружаем конвой и освобождаем. Возможна неудача. Тогда погибну первым я»[391]. На самом деле в планы Богрова не входило освобождение анархистов и менее всего Тыша, с которым они всегда были на ножах. По договоренности с полицией Богров был арестован накануне операции. Побег расстроился, а недели через две Богрова выпустили из-под стражи.

Мало-помалу Богров начал возбуждать подозрения. В конце 1908 г. Тыш, сидевший в Лукьяновской тюрьме, бросил ему прямое обвинение. По требованию Сергея Богрова и самого Дмитрия в тюрьме состоялся партийный суд, который не пришел к конкретному решению и передал на волю туманную резолюцию. Богрову приходилось выкручиваться изо всех сил. Он распускал слухи о провокации других лиц. Когда провалилась лаборатория на Подоле, Богров обвинил в этом своего близкого товарища Рафула Черного. Тому пришлось бежать из Киева. Впрочем, верный принципу наполовину говорить правду, Богров не сильно кривил душой. Черный тоже находился в сношениях с охранным отделением.