Великий Столыпин. «Не великие потрясения, а Великая Россия»

Свое предположение о причастности охраны и ее высокопоставленных покровителей Гучков повторил два десятилетия спустя в эмиграции. Тяжелобольным он диктовал последние воспоминания: «До сих пор я склонен думать, что убийство Столыпина произошло, во всяком случае, при попустительстве высокопоставленных лиц. Не знали, как отделаться от Столыпина. Просто удалить его без серьезного повода не решались… Между тем врагов у Столыпина среди чиновников и придворных было много. А тут еще он назначил ревизию секретных фондов Департамента полиции. Так как революционеры в это время пытались организовать ряд покушений на его жизнь, то и решили не мешать»[441].

Далеко не вся эмиграция разделяла выводы Гучкова. Уже в 80-х гг. А. Серебренников, собравший материалы о киевском покушении, указывал на политическую окраску этой версии: «Леволиберальная оппозиция выдвинула ложное фактически, но для пропаганды эффективное решение «загадки Богрова», будто бы убить Столыпина ему, Богрову, поручила охранка, выполняя, в свою очередь, задание то ли придворных кругов, то ли самого царя»[442]. Эта оценка отчасти справедлива, хотя Гучкова нельзя отнести к левым либералам.

Версия о причастности жандармов к организации покушения длительное время не находила отклика в советской историографии. Струмилло называл ее «обывательской». Впервые о ней серьезно заговорил А.Я. Аврех. Он оговорился, что в пользу данной гипотезы говорят только косвенные улики, но в то же время считал совершенно ясным, что «матерые жандармские волки» сразу раскусили неуклюжую уловку Богрова. «Гениальным полицейским нюхом Курлов и К° учуяли, что неожиданный приход Богрова является тем неповторимым случаем, который могут упустить только дураки и растяпы. Они отлично знали, что предвосхищают желание двора и камарильи избавиться от Столыпина. Риск, конечно, был, но игра стоила свеч»[443].

Интригующая гипотеза проникла в художественную литературу. Фантазия писателя В. Понизовского воссоздавала мысли и диалоги персонажей киевской трагедии. В его романе дворцовый комендант В.А. Дедюлин намекает П.Г. Курлову, что кроме Столыпина есть люди, более достойные поста министра внутренних дел. Курлов организует убийство, но дворцовый комендант делает вид, что ничего не обещал: «У Павла Григорьевича перед глазами поплыли круги: «Обмишурили! Использовали и предали!»[444]

Еще круче сюжет в книге В.М. Жухрая. На необходимость устранения премьер-министра намекает сам Николай II. Полковник Спиридович решает воспользоваться тем, что Муравьев и Богров готовят террористический акт. По ходу дела он велит Кулябко убить Муравьева, а сам изготавливает фальшивые материалы о службе Богрова в охранном отделении: «Ведь в качестве тайного агента Богрова можно будет допустить во все охраняемые места!»[445] Но загвоздка в том, что секретным агентам как раз запрещался доступ в подобные места. Впрочем, в данном случае, когда автор выдумывает не только диалоги, но и документы, серьезную дискуссию вести не приходится.

Оставим в стороне художественный вымысел и обратимся к фактам. Прежде всего возникает вопрос: что могло заставить командира корпуса жандармов вступить в заговор против шефа жандармов? В своих эмигрантских мемуарах Курлов писал о том, что всю жизнь был «под обаятельным влиянием» личности Столыпина. Как раз неумеренная похвала и постоянное подчеркивание личной преданности премьер-министру, по мнению историка Авреха, являлись самым веским доказательством участия Курлова в заговоре. Дело в том, что недружелюбные отношения между министром и товарищем министра были общеизвестным фактом.

Курлов не скрывал свою приверженность крайне правым идеям. Он поддерживал тесные связи с лидерами монархических союзов. Генерал брал займы у купчихи Е.А. Полубояриновой – казначея Союза русского народа, деятельницы дубровинского направления. Такой человек мог оказаться в составе правительства только потому, что над премьер-министром стоял царь. Столыпин говорил дочери Марии, что Курлов – единственный заместитель, назначенный против его воли. Он признавался, что у него не лежит сердце к Курлову, хотя за последнее время тот стал «более преданным».

В этом Столыпин сильно заблуждался. Товарищ министра плел сложные интриги. Приведем только один эпизод. Ярым врагом премьер-министра был иеромонах Илиодор – крайне правый деятель, вышедший из повиновения светским и духовным властям. В Царицыне его силами центром черносотенной пропаганды стал Свято-Духовский монастырь. Весной 1911 г. церковного мятежника удалось изолировать. Курлов поручился саратовскому губернатору П.П. Стремоухову (Царицын входил в его губернию), что иеромонах находится под надежным караулом. Но через несколько дней Илиодор сбежал. К нему начали стекаться толпы фанатичных поклонников. В своих проповедях Илиодор называл царских министров жидомасонами и требовал еженедельно драть их розгами, а Столыпина, как самого опасного, пороть по средам и пятницам, дабы помнил постные дни.