Великий Столыпин. «Не великие потрясения, а Великая Россия»

Пока Николай II говорил приветственную речь, министр императорского двора В.Б. Фредерикс, наблюдавший за слушателями, поделился своими впечатлениями: «Эти депутаты скорее похожи на стаю преступников, ожидающих сигнала, чтобы зарезать всех, сидящих на правительственной скамье». Столыпин обратил внимание на разительный контраст между блеском мундиров придворных и нарочито будничными костюмами депутатов. Потом он рассказывал, что невольно усомнился, сумеют ли люди, настолько отличающиеся друг от друга своим внешним обликом, найти общий язык при обсуждении общего дела. Церемония открытия Думы была задумана с такой пышностью, чтобы поразить крестьян, впервые попавших в царские чертоги. Генерал-майор свиты А.А. Мосолов с грустью констатировал: «Думаю также, что двор, с расшитыми золотом мундирами, в пышном тронном зале, вызвал в депутатах лишь чувство зависти и злобы и вовсе не поднял престиж императора»[143]. Один из сатирических листков писал: «Кого хотели своими блестящими мундирами ослепить наши бюрократы? Вероятно, депутатов от крестьян. Но каких результатов они достигли? Совершенно обратных! Они их не ослепили, а, наоборот, еще им же открыли глаза на то, куда идет масса народных денег»[144].

Государственная дума приступила к работе. Кадетское большинство восприняло приветствие царя как тронную речь и в лучших парламентских традициях подготовило ответный думский адрес, в котором были поставлены вопросы о политической амнистии, всеобщем избирательном праве, ответственном министерстве и упразднении верхней палаты. Для правящих кругов думские пожелания были совершенно неприемлемы. Великий князь Константин Константинович, выражая общее настроение царской семьи, писал в своем дневнике: «Ответ Думы на тронную речь – гадость. Дума – очаг революции». Николай II отказался принять думскую депутацию, и адрес так и не был вручен адресату.

С.Е. Крыжановский, заместитель Столыпина по Министерству внутренних дел, дал следующую характеристику депутатскому корпусу: «Достаточно было пообглядеться среди пестрой толпы «депутатов» – а мне приходилось проводить среди них в коридорах и в саду Таврического дворца целые дни. Чтобы проникнуться ужасом при виде того, что представляет собой первое Русское представительное собрание. Это было собрание дикарей. Казалось, что Русская Земля послала в Петербург все, что было в ней дикого, полного зависти и злобы. Если исходить из мысли, что эти люди действительно представляли собой народ и его «сокровенные чаяния», то надо было признать, что Россия, еще по крайней мере сто лет, могла держаться только силою внешнего принуждения, а не внутреннего сцепления, и единственный спасительный для нее режим был бы просвещенный абсолютизм»[145].

Столь резкое суждение отражало неумение бюрократии взаимодействовать с народными избранниками, в которых они видели дикарей. Весьма умеренный депутат Государственной думы Еропкин, через некоторое время ставший горячим сторонником Столыпина, сетовал на царски министров: «В их мировоззрении совершенно не укладывалось, как это они, Министры, пред которыми доселе все склонялось, вдруг вступят в прения и в споры с каким-либо членом Государственной думы из разночинцев; они не могли постичь всего значения нового государственного уклада, что в Думу призваны народные представители, которым исполнительная власть лично хотя и не подчинена, но которые по закону ныне уже контролируют ее действия путем запросов и путем ассигнования нужных ей кредитов. Единственно к чему еще снисходили Министры Горемыкинского кабинета, это принести на думскую трибуну «дело в синей обложке» и прочитать оттуда несколько поучительных соображений тоном докторальным и не допускающим никаких возражений»[146].

Глава правительства И.Л. Горемыкин был сановником старой закалки, консерватором до мозга костей, не желавшим никаких перемен. 13 мая 1906 г. И.Л. Горемыкин огласил правительственную декларацию. Он говорил с трибуны еле слышным голосом, но в его тихой речи прозвучало категорическое «нет» на все требования Думы. Депутатам было предложено заняться конкретной законодательной работой, а через два дня, словно в издевку, министр народного просвещения внес представление «Об отпуске 40 029 руб. 49 коп. на постройку пальмовой оранжереи и сооружение клинической прачечной при Юрьевском университете». С этого момента I Государственная дума и правительство вступили в полосу противостояния. Ни одна из сторон не собиралась уступать. Депутаты выразили недоверие правительству, но оно и не подумало уходить в отставку. Один из видных кадетов В.Д. Набоков восклицал: «Исполнительная власть да покорится власти законодательной». Трудовики понимали этот тезис по-своему. Внося многочисленные запросы правительственным учреждениям, они обрушивались с площадной бранью на представителей министерств, приезжавших к ним с разъяснениями. Главному военному прокурору Павлову устроили обструкцию, лидер трудовиков А.Ф. Аладьин угрожал министрам физической расправой.