Великий Столыпин. «Не великие потрясения, а Великая Россия»

Союзниками правительства в конфронтации с левыми депутатами были 54 октябриста и правых. Докладывая царю об открытии заседаний II Государственной думы, Столыпин подчеркивал: «Члены Думы правой партии после молебна дважды пропели гимн и огласили залы Таврического дворца возгласами «ура». После привета Голубева от имени Вашего Величества правые встали, и член Думы Крупенский громко провозгласил в честь Вашего Величества «ура», подхваченное всею правою стороною: левые не встали, но не решились на какую-либо контрманифестацию. Председателем Думы избран Головин (кадет, председатель московской губернской земской управы) 356 шарами против 102. Приветственная речь Головина была прилична»[166]. Столыпин рассчитывал, что правые станут противовесом радикальным элементам Думы. Но его надежды не оправдались. Правые и октябристы составляли едва ли одну восьмую часть Думы, к тому же правая группа вскоре сильно поредела.

Впрочем, среди правых депутатов было несколько ярких фигур, например националист В.В. Шульгин, которому суждено было пройти потрясающий жизненный путь. Депутат трех дум, монархист, принявший в 1917 г. отречение Николая II, эмигрант, нелегально путешествовавший по советской России, автор мемуаров и книг, заключенный сталинских лагерей и гость партийного съезда, провозгласившего курс на построение коммунизма. Он дожил до 70-х гг. и выступал в качестве консультанта исторических фильмов. В эпоху II Государственной думы Шульгин был сравнительно молодым депутатом, шокировавшим коллег своими заявлениями. Например, он выразил подозрение, не имеется ли у каждого левого депутата по бомбе в кармане, за что был удален из Думы на пятнадцать заседаний.

Еще более колоритной фигурой был В.М. Пуришкевич, внук кладбищенского священника, бессарабский помещик и ревнитель дворянских привилегий. Он был одним из лидеров черносотенного Союза русского народа, а позже стал председателем Союза Михаила Архангела. Вступив в Думу, он заявил: «Правее меня только стена!» Он пользовался любым предлогом, чтобы вывести из равновесия ненавистных ему левых депутатом. 1 мая, когда все левые пришли на заседание с красными гвоздиками в петлице, Пуришкевич тоже явился с красной гвоздикой, засунутой в ширинку. В другой раз он предложил левым депутатам почтить молчанием городовых, злодейски убитых революционерами. Пуришкевич отличался необузданным темпераментом, и каждое его выступление превращалось в скандал, имеющий продолжение в виде швыряния стаканами, насильственного выноса из зала заседания, а иногда и вызовом на дуэль. Секретарь Государственной думы кадет М.В. Челноков писал о типичном думском заседании: «На кафедре беснуется Пуришкевич. Он говорит очень недурно, бойко, острит и вызывает гомерический хохот аудитории». Но он понимал, что за Пуришкевичем-шутом скрывается расчетливый политик: «Вообще Пуришкевич человек опасный, вовсе не такая ничтожная величина, как принято думать»[167].

6 марта 1907 г. Столыпин выступил во II Государственной думе с правительственной декларацией. Он разъяснял цели правительства: «Преобразованное по воле монарха отечество наше должно превратиться в государство правовое, так как, пока писаный закон не определит и не оградит прав отдельных русских подданных, права эти и обязанности будут находиться в зависимости от толкования и воли отдельных лиц, то есть не будут прочно установлены»[168].

Председатель II Государственной думы Ф.А. Головин был кадетом по своей партийной принадлежности. Высоко оценивая Столыпина как личность, он считал, что правительственные реформы не смогут успокоить страну: «На ораторскую кафедру поднялся П.А. Столыпин, мертвенная бледность лица которого особенно подчеркивалась темными бородою и усами… Перед Думой выступал политический деятель, способный мужественно и ловко бороться с врагом, стойко отстаивая свое положение и свои взгляды, не останавливаться перед самыми решительными действиями ради достижения победы. В нем чувствовался не хитрый царедворец, не достигший власти генерал, не достигший власти интригами и связями бюрократ, а убежденный враг революционного движения, способный энергично бороться с проявлениями революции, но не с причинами ее»[169].

Левые депутаты были настроены решительнее кадетов. Монархист В.В. Шульгин вспоминал о левых, слушавших речь Столыпина: «Он отлично знал, кто сидит перед ним, кто, еле сдерживая свое бешенство, слушает его. Он понимал этих зверей, одетых в пиджаки, и знал, что таится под этими низкими лбами, какой огонь горит в этих впавших озлобленных глазах, он понимал их, но делал вид, что не понимает. Он говорил с ними так, как будто это были английские лорды, а не компания «Нечитайл», по ошибке судьбы угодивших в законодательные кресла, вместо арестантских нар».