Великий Столыпин. «Не великие потрясения, а Великая Россия»

За портретом Сипягина висел портрет Вячеслава Плеве, следующего министра и следующей жертвы террора. Губернаторская карьера Столыпина началась при этом министре. Гибель Плеве 15 июля 1904 г. была очень тяжело воспринята Столыпиным, в отличие от большинства публики, которая откровенно радовалась этому событию. Не было ничего удивительного в том, что лидеры партии эсеров, собравшиеся на конференцию в швейцарской деревушке, узнав об удачном покушении, устроили такую попойку, что их законопослушным соседям пришлось вызвать кантональную полицию. Понятной была радость союзников эсеров по революционному подполью, с ликованием восклицавших в своих прокламациях: «Среди белого дня, на улице Петербурга, бомба, брошенная рукой революционера, разорвала министра внутренних дел Плеве… Он убит, тиран!.. Революция начертила приговор роковой, это она воплотила светлое и великое дело»[188].

Однако либеральная публика не скрывала своего удовлетворения убийством министра. Павел Милюков писал: «Радость по поводу его убийства была всеобщей». Либералы и динамитчики были заодно. По свидетельству А. Тырковой-Вильямс, сообщение о смерти министра вызвало такое ликование, словно это была весть о победе над врагом. Д.Н. Шипов вспоминает, что ему новость о гибели Плеве пришла по почте. «Письмо врача, сообщившего эту весть, дышало как бы радостью, и он, по-видимому, спешил приветствовать меня, предполагая, очевидно, что и я разделяю его отношение к событию»[189]. Врач и писатель С.Я. Елпатьевский свидетельствовал: «Помню радость, которая была в Ялте при известии об убийстве Плеве. С веселыми лицами, с радостными улыбками передавали его друг другу люди, которых раньше я считал далекими от политики… Впереди меня встретились два пожилых человека, солидные люди в котелках, и, при мне обменявшись известиями о смерти Плеве, они горячо пожали друг другу руки и расцеловались»[190]. Характерный эпизод вспоминал отец террориста Егора Сазонова, убившего Плеве. Богатый лесопромышленник Сазонов выехал из Уфы в Петербург, как только узнал об аресте сына. Он опасался, что пассажиры узнают его и учинят расправу, однако все вышло с точностью наоборот. Когда весть о том, что в поезде едет отец террориста, распространилась по составу, к Сазонову-старшему в вагон стали заходить дружелюбно настроенные пассажиры. Скромные попутчики приходили просто взглянуть, более смелые поздравляли его, жали руку, а некий офицер с друзьями даже пил за его здоровье[191].

Столыпин хорошо знал следующего министра – князя Святополк-Мирского, поскольку тот управлял генерал-губернаторством, в которое входила Гродненская губерния. Святополк-Мирский был отставлен после Кровавого воскресенья. Генеральша Александра Богданович, хозяйка влиятельного светского салона, осведомленная о всех петербургских сплетнях, писала в своем дневнике о князе Святополк-Мирском: «Сегодня у себя за завтраком он пил за то, что благополучно, живым уходит из министров. В Москву была послана депеша Булыгину, чтобы он немедленно сюда приезжал». Через несколько дней она записала: «Булыгин уже в Царском у царя, сильно брыкается, отказывается от портфеля министра внутренних дел»[192]. Когда Булыгина удалось уломать, его супруга горько плакала, боясь за жизнь мужа.

Последним в портретной галерее на Фонтанке висел портрет Петра Дурново, непосредственного предшественника Столыпина на посту министра внутренних дел. Он был настоящим энтузиастом полицейского дела и не меньшим поклонником женского пола. В бытность директором Департамента полиции он приревновал бразильского поклонника и приказал тайно провести в посольстве обыск, чтобы раздобыть компрометирующие письма и уличить в неверности свою любовницу. Когда о вопиющем нарушении дипломатической неприкосновенности было доложено Александру III, император дал указание: «Убрать эту свинью в Сенат в 24 часа». В разгар революции полицейские таланты Дурново были востребованы, и он был назначен министром внутренних дел. Ушел он живым, но террористы охотились на него и застрелили похожего на него генерала, спутав его с отставным министром.

Столыпин прекрасно понимал, что следующим портретом в траурной рамке может оказаться его собственный. Он был готов к тому, что террористы могут нанести удар в любой момент. Они сделали это всего через месяц после назначения Столыпина главой правительства. В августе 1906 г. против Столыпина был предпринят самый страшный и самый кровавый террористический акт в истории дореволюционной России.