Великий тайфун

«При сем представляю два письма казненного 19 сего февраля бывшего рядового владивостокского минного батальона Кирилла Кудрявцева: одно на имя подпоручика того же батальона Калинина и другое на имя отца его, Семена Федотовича Кудрявцева. Оба письма написаны Кудрявцевым до моего прихода к нему для напутствия и вручены мне им с просьбой об отправлении их по назначению. Адрес его отца указан им следующий: г. Старая Русса, Новгородской губернии, Дмитриевская улица, купцу Василию Винокурову, для передачи в деревню Нагатино, крестьянину Семену Федотову Кудрявцеву. О последующих распоряжениях Вашего высокоблагородия прошу не отказать меня уведомить.

Священник Н. Кропотов»

Тут же очень аккуратная рука письмоводителя пришила письма Кудрявцева.

Первое письмо написано на целом листе бумаги:

«Его благородию подпоручику Калинину. Ваше благородие, перешлите мои вещи домой и напишите моему отцу, Семену Федотову, Новгородской губернии, Старорусского уезда, Медниковской волости, деревни Нагатино, что меня казнили 19 февраля 1908 г., только не троньте их, они ни в чем не виноваты за меня, я сам делал, сам и отвечу… Прощайте, ваше благородие, и передайте мое последнее прощание моей нестроевой команде.

Кирилл Кудрявцев»

За ним второе письмо, написанное на половине листа:

«Прощайте, дорогие мои родители, папаша Семен Федотович и брат мой Александр Семенович, дорогая сестра Лидия и Анна, Анастасия и Устиния Павловна, племянники Коля и Саша, приказываю вам долго жить. Меня повесили 19 февраля 1908 г., в 10 часов. Простите меня, что я перед вами виноват, передайте мое последнее прощальное слово, затем еще раз прошу у вас прощения, мои родители, папаша и братец мой. Передайте всем родным и знакомым мои последние слова, простите, простите, простите, я оставляю вас, ухожу от вас, дорогие мои, затем я честно погиб за родину-мать и свободу, хотя вы этого не знаете, но я знаю.

Кирилл Семенов Кудрявцев»

Девять с лишком лет письма Кудрявцева пролежали в архиве штаба крепости. И только через девять лет отец Кудрявцева получил последнее «прости» от сына, повешенного «по указу его императорского величества».

«Где же участники всех этих злодеяний, бывших тайными, а теперь ставших явными? — думал Виктор, склонившись над серыми, зелеными, синими папками, на которых посредине крупным шрифтом было напечатано: «Дело», а сверху от руки написано: «Секретно» или: «Совершенно секретно». — Можно ли забыть обо всем этом? Можно ли простить?»

«Нет, — говорил внутренний голос Виктору, — этого нельзя ни забыть, ни простить».

История тоже ничего не забывает, ничего не прощает. Рано или поздно расплата за содеянное приходит. История не щадит и мертвых, она поднимает из гроба и распинает всенародно, на все времена.

О ЧЕМ ШУМЕЛИ ТОПОЛЯ

Александр Васильевич Суханов сидел у себя в кабинете на Нагорной улице перед грудой папок, разложенных на письменном столе, и слушал доносившийся в окно шум тополей. Три тополя стояли перед окнами дома. День был солнечный, но ветреный. Листья тополей, сверху глянцевитые, а снизу матовые, опушенные сероватым войлоком, трепетали, поблескивая на солнце, и неумолчно шумели.