Великий тайфун

— Сейчас у него большая армия, — возразил Радыгин, — Бывшие царские генералы, много кадровых офицеров. Технически хорошо оснащен.

— Участие японцев в его армии — вот что затруднит борьбу с ним, — добавил Виктор.

Разговор этот происходил в служебном вагоне одного из эшелонов Приморского отряда. Вагон качало, как корабль, и наши собеседники называли небольшой салон в задней части вагона «кают-компанией». Они сидели вокруг стола и пили чай. В широкие открытые окна «кают-компании» видно было убегавшее назад полотно железной дороги. Поезд уже шел вдоль Шилки, мимо Нерчинска. За Шилкой, спокойно несшей свои воды к Аргуни, зеленели зубчатые горы. Вдали они были синие. За этими синими молчаливыми горами лежали Горный Зерентуй, Кадая, Кутамара — страшные места бывшей царской каторги.

Внизу, по берегу Шилки и на островах, освещенные солнцем, бежали цветущие кусты багульника.

Был май. Расцветала весна на земле.

* * *

Наконец поезд достиг стыка Амурской железной дороги с Забайкальской. Здесь железная дорога раздвоилась: основная линия пошла дальше, на запад, другая — на юго-восток, к Маньчжурии.

В сторону Маньчжурии помчался эшелон. Паровоз иногда так тоскливо гудел, словно жаловался кому-то, что заставили его везти, может быть, на смерть всех этих людей, сидевших, свесив ноги, в теплушках и беспечно распевавших песни. Вслед за первым шел второй эшелон.

Не прошло и часа, как показалась станция Адриановка, где расположился штаб главнокомандующего.

На перроне — кучка военных.

Во всех теплушках головного эшелона в широко открытых дверях толпились красногвардейцы, из люков торчали головы. Красногвардейцы искали глазами главнокомандующего.

— Который?

— Не поймешь.

— Должно быть, вон тот, — красногвардеец обратил внимание на заметную фигуру председателя Читинского областного военно-революционного комитета Дмитрия Шилова, бывшего казачьего офицера.

С вниманием и волнением смотрели на перрон и наши командиры, стоявшие в тамбуре служебного вагона.

Поезд остановился. Один за другим сошли со ступенек вагона Бородавкин, Володя, Радыгин, Виктор Заречный. Навстречу им шел стройный молодой человек в солдатских сапогах, в брюках-галифе цвета хаки, в такого же цвета гимнастерке и красноармейской фуражке. Он был неожиданно молод и так же неожиданно красив; черты лица благородны, движения мягки. Не было сомнения, что это сам главнокомандующий — Лазо. Но… так молод… так не похож на главнокомандующего!

Бородавкин взял под козырек. Вид у него был торжественный. Между бровями лежала глубокая складка, придававшая суровый вид его бритому мужественному лицу.

— Товарищ главнокомандующий, — рапортовал он, — Приморский отряд из частей Красной Армии, красногвардейцев военного порта, паровозного депо, временных железнодорожных мастерских, роты моряков, рабочих сучанских копей прибыл в ваше распоряжение.

Глаза Лазо, большие, темные, счастливо улыбнулись. Он пожал руку Бородавкину.

— Разрешите представить, — сказал Бородавкин. — Комиссар отряда.

Лазо протянул руку Дяде Володе:

— Вы подавляли мятеж атамана Гамова?

— Да, я был представителем краевого комитета партии и краевого Совета.

— Очень хорошо, — чуть картавя, произнес Лазо, отвечая на какие-то свои мысли.

Затем Бородавкин представил Виктора Заречного:

— Начполитпросвет.

Лазо внимательно, точно заглядывая в душу Виктору, посмотрел на него.

— Не знаю, как в вашем отряде, а в некоторых наших отрядах дело это плохо поставлено. Простите, ваша дореволюционная профессия?

— Преимущественно занимался революционными делами, — улыбнувшись, ответил Виктор.

Лазо тоже улыбнулся.

— А вообще, — добавил Виктор, — моя профессия — литератор.

— О! Это совсем хорошо! Будем просить вас организовать информационный отдел при штабе.

— Охотно возьмусь за эту работу, — ответил Виктор.

Очередь дошла до Радыгина. Среднего роста, в черной шинели и офицерской фуражке без кокарды, Радыгин производил впечатление скромного человека.

— Начальник штаба, — отрекомендовал его Володя.

— Вы служили во флоте? — спросил Лазо.

— Да, я моряк, бывший лейтенант, Служил в балтийском флоте, потом в Черноморском.

— Участвовали в сражениях?

— Против «Гебена» и «Бреслау».

— Артиллерист?

— Совершенно верно.

— Очень хорошо.

Лазо был оживлен, как человек, почувствовавший прилив сил. Радостно дышало его почти юношеское румяное лицо.

— Выведите, пожалуйста, людей из вагонов, постройте, — обратился он к Бородавкину.

— Есть! — Бородавкин перешел через первый путь, сделал ротным командирам распоряжение выгружаться.

Во время беседы Лазо с командным составом отряда красногвардейцы переговаривались между собою.

— Уж очень что-то молод, — закралось сомнение у одного.

— Спрашивай не старого, спрашивай бывалого, — возразил ему другой. — Лазо, сказывают, мятеж в Иркутске усмирил и Семенова в первом бою побил.

— Чем моложе, тем дороже, — вставил третий.

— Ну, не скажи! Молодость плечами покрепче, старость — головою. А главнокомандующему нужна перво-наперво голова.

— Старого воробья на мякине не обманешь. А этого. — поддержал кто-то предыдущего скептика.