Великий запой. Эссе и заметки

На первом этапе работы следовало дать численное выражение двум направлениям сознания. Однако — и как только до этого не додумались раньше? — существует два ряда целых чисел: ряд механический, репетитивный, или аддитивный, полученный последовательным прибавлением единицы: 1, 2, 3, 4, 5… — который может производиться совершенно бездумно, например, с помощью любой вычислительной машины; и конструктивный ряд чисел, которые, перемножаясь, производят все остальные, но сами не могут производиться умножением; каждое из этих чисел есть абсолютно новое непредсказуемое явление, и их весьма обоснованно называют простыми; этот ряд 1, 2, 3, 5, 7, 11, 13… может производиться лишь действием мысли; никакая машина никогда не сможет выдать бесконечный ряд простых чисел.

Итак, сознательной деятельности предстоит вносить свои переменные кривые в Декартову систему координат, где по оси абсцисс располагается ряд целых чисел 1, 2, 3, 4, 5…, или ряд механический, а по оси ординат — ряд простых чисел 1, 2, 3, 5, 7, 11…, или ряд порождающий. Эти кривые, в свою очередь, будут сополагаться с другими координатами нашего континуума,где вырисуется истинная картина явлений, каковой она складывается в результате взаимодействия познающего и познаваемого».

Логика была безупречной, и если бы я внимал ушами разума, меня бы навечно заворожили речи сирены. Но, вспомнив о спутниках Улисса, я заткнул эти самые уши плотными затычками здравого смысла и, напрягши другой слух — слух верный и надежный, — услышал лишь гул тишины. Мой мнимый математик не думал. Даже когда декламировал ряд простых чисел до 101-го, который знал наизусть. («Наизусть»? Но уместно ли здесь, при этом бездушном отчеканивании, говорить об устах? Ладно, пусть выражение остается, раз уж укоренилось.)

32

Между лабораториями Сциентов и обителями Софов, поочередно отгоняемые и теми и другими, бродят двусмысленные Объяснители. Они льстят как Сциентам, превознося линейку и весы, так и Софам, афишируя презрение к сиюминутному и недалекому. Некоторые, по рассказам Профессора Мюмю, присваивают себе титул Психографов; слово происходит от «псише», большого вертящегося зеркала, с помощью которого они могут наблюдать, оставаясь невидимыми. Карманный словарик, оставленный мне санитаром, определял «психографию» как «науку об остатках мысли другого», а «мысль» как «все то, что в человеке еще не взвешено, не высчитано и не вымерено». Так, желая снискать благосклонность Сциентов, Психографы выискивают следы «мысли» повсюду, где осмысленности больше всего не хватает, или, по крайней мере, повсюду, где они полагают, что ее больше всего не хватает: у детей, сумасшедших и даже у животных. Нормальный взрослый человек их не интересует вовсе. Для познания требуется сопричастность, а они желают оставаться «чисто спекулятивными» наблюдателями.

Их можно сравнить с пребывающими в тиши своих кабинетов Политологами и Антропографами, которые по рассказам исследователей, миссионеров и историков изучают далекие и исчезнувшие народности: папуасов, ирокезов, аранда, хеттов, аккадцев, археошвейцарцев, шумеров, готтентотов, протобельгийцев и прочих. Они совсем не говорят об обществе, в котором живут, пусть даже страдая от него или используя его, поскольку «иначе, по их словам, станут политиками». Их не заботит взрослое и нормальное человеческое общество, ибо для познания требуется сопричастность, а их интересует одна лишь «чистая правда».

Есть еще Филофазисты, которые изучают языки чужих стран и минувших эпох, но даже не способны прилично говорить и писать на своем собственном языке. Ибо для языка также требуется сопричастность; они же претендуют на то, чтобы быть «чистыми учеными», а не ремесленниками.

Есть еще Объяснители, которые рассуждают о бесполезных предметах, и их имя напоминает тиканье. Они, Экстетики, с трудом высказываются о том, что производят другие; сами же они ничего не творят, ибо живут в области «чистого знания».

33

Среди всех этих людей я скучал. Самыми забавными показались мне Логологи, то есть Объяснители объяснений, которые ухитряются разбирать речи других, чтобы выжать из них какую-нибудь бесполезную и бессодержательную истину. Первый разговор, состоявшийся с одним из них, заслуживает того, чтобы привести его здесь. Этого Логолога я заметил через приоткрытое окно: он сидел за письменным столом перед очень сложными вычислительными машинками, погрузив ноги в таз с горячей водой; к его макушке был прибинтован кусок льда. На перекрестке только что зажегся новый фонарь и включился мощный вентилятор. Момент показался мне удобным, и я крикнул в его сторону:

— Хорошая погода, да?

— Минутку, — сказал он, поднимая голову.

Затем, после минутного размышления, ответил:

— Вот как следует говорить: любая хорошая погода приятна. Сейчас погода хорошая. Значит, погода сейчас приятна. Силлогизм первой фигуры модуса Barbara: убедительно. И действительно, мсье, вы правы. Хорошая погода!

Отныне мы были друзьями. Он продолжил: