Великий запой. Эссе и заметки

Базиль Туловатый, поднявшийся отдохнуть в средостение, услышал и возразил: «Дорогой мой, я, знаете ли, воевал и…» — и уже не мог остановиться и так разошелся, что весь побагровел. Базиль Пузатый, озабоченный пищеварением, дал знать через своего человека, что желает «умиротворения». Базиль Туловатый обозвал его пацифистом и пораженцем, а Головастый обвинил их обоих в том, что они «мыслят примитивно». Они (не Базили, а их человеки) уже были готовы пустить в ход кулаки, когда кто-то вдруг крикнул: «Пожар!» Три Базиля быстро спустились к чреслам, устроились у пунктов управления нижними конечностями и привели последние в действие. И вот, когда ноги понесло, а зад припекло, вернулось согласие, которое можно наблюдать у волков и оленей, вместе бегущих из горящего леса.

Сознание Базилей

Это сознание беспокойное, бесцветное и блуждающее. Чуть теплящийся огонек светлячка, едва способный согреть закуток человеческого тела, в котором он притерся. Хилый язычок пламени, подвластный всем ветрам; иногда дуновение от слова, колыхание от пролетающего силуэта распаляют его, но всего лишь на миг. Не умея выискивать в себе горючий материал, когда нет никакого стороннего бриза — в меру сильного, чтобы раздуть, но не слишком резкого, чтобы задуть, — он никнет и хиреет, столь бледный и медленный, что, не будь колебания, можно было бы принять его за плесневелый гриб. И все же порой случается вот что.

Здесь нужна громкая труба Судного дня, здесь хорошо бы всколыхнуть все небеса как колокола, дабы возвестить о приближении чуда, долго трезвонить, чтобы миры изготовились видеть, потом — тишина! и посмотрите на царские врата: какой эффектный выход на сцену!

Базиль вспоминает, что его имя заимствовано из греческого и означает «царь» или, по крайней мере, «царский». И «все простится человеку, если только он не забудет, что он сын царский».

Внезапно пробудившись — его, должно быть, сильно ударили по голове, — Базиль видит себя бесформенным, большеголовым, горбатым, жирным или безногим. Бедный царь! Несчастное царство! Земли, запущенные или отданные под алчный промысел, производят слишком много здесь, безмерно мало там. Дикие звери опустошают стада, урожаи сгнивают, потому что царь от избытка честолюбия ретиво воюет на стороне либо коснеет в праздности и разврате; варвары порабощают его народы, потому что царь только и делает, что на террасе дворца мечтает о звездах. А сам дворец! Какое плачевное зрелище! Повсюду беспорядок и несправедливость. Пробудившийся Базиль заставляет себя выйти из покоев — гарем, трапезная, обсерватория, — внутри которых сам себя обрек на столь долгое заточение. Он осматривает свои владения от подвала до чердака. Обходит всю эту подвижную и работящую массу плоти, костей, кожи, крови, нервов; эти ноги, руки, рот и открытые наружу окна. Он инспектирует подданных, выслушивает пожелания изголодавшихся: чего не хватает? хлеба, образов, мыслей? Повсюду он видит залы в паутине, заваленные негодной мебелью, с неубранными мусорными баками и старыми газетами. Следовало бы разгрести и расчистить здесь, наполнить и починить там. Снести дряхлые источенные каркасы, сколоченные нерадивостью, самолюбием, пустословием и обитые крашеной фанерой. И выстроить заново. Царь Базиль! Эта живая обитель плоти — твоя Базилика. Базиль! В криптах твоей Базилики живет твой враг Базиль. Долгие годы ты из лени позволяешь ему жировать на твоей сути, и он даже украл твое имя. Это полиморфная гидра, чей взгляд обращает все в камень. Под взором Базиля аппетиты становятся маниями, желания — пороками, мысли — силлогизмами, а живой дом человека превращается в высокотвердый склеп.

Этот Базиль пышет огнем, мечет громы и молнии, повсюду изливает горючую жидкость, смертельный блеск для того Базиля, который отвечает на это потоками яда. Война будет долгой.

Базиль восстанавливает свою Базилику. Он не знает, долго ли проживет и сумеет ли завершить начатое дело. Но он уже не желает впадать в небрежение, и не такую жизнь он хочет вкушать целый век.

Огромное Наименьшее

На антресолях Базиль обнаружил несколько пыльных книг, которые в виде исключения не были сожжены. Удивительнейшим образом слова составлялись так, что имели смысл только для него, Базиля, и пуще того — только для сердцевины пробужденного Базиля. А по отдельности для одной головы, для одной груди, для одного живота все эти слова были несуразны, они обескураживали и утомляли. В одной из книг, например, он прочел: