Великий зверь Кафуэ<br />(Забытая палеонтологическая фантастика. Том XI)

Я строгал, и вспоминал, и крошечное каноэ вдруг выросло и раздалось у меня в руках. Я нес его на спине через лес тростника и высоких трав, раздвигая стебли толщиной в руку, и соленый пот стекал мне в глаза… Потом я очутился в каноэ и, гребя единственным веслом, пересекал в своем хрупком капризном суденышке стоячие заводи черной воды, поросшие широкими колючими листьями болотных кувшинок с чудесно окрашенными цветами посередине. К носу каноэ было прислонено дедовское ружье-слонобой, инкрустированное оружие с дулом из потускневшей стали, ромбовидным ложем и блестящим затвором, которое моим детским глазам представлялось самым желанным и великолепным из всего, чем только мог обладать взрослый.

Из зарослей тростника с шумом взлетела большая птица[20], но разве станет охотник бить птицу из слонобоя? В черных заводях плавали утки. За двадцатифутовой стеной тростника и травы послышался плеск: из воды выпрыгнула и плюхнулась обратно большая рыба. Я поднял глаза. С неизмеримых высот чистейшего ужаса на меня глядела Тварь из рассказа и газеты.

Я выронил маленькое каноэ и вцепился в ногу отца.

— Что с тобой, mijn jongen?[21]

Он тоже будто пробудился от сна наяву. Представьте, как его широко раскрытые, словно выгоревшие серые глаза печально выглянули из темных провалов под косматыми бровями, утратили глубокую задумчивость и остановились на моем детском лице…

— Тебе привиделся великий зверь долины Кафуэ, и ты хочешь спросить меня, дам ли я тебе отцовское ружье, когда ты подрастешь, чтобы ты смог выследить и убить зверя. Верно я говорю?

Отец охватил огромной коричневой мозолистой рукой свою длинную черную бороду, превратив ее, по обыкновению, в косичку. Он перевел взгляд с моего пухлощекого лица на старомодное ружье восьмого калибра с патронами на дымном порохе, висевшее на стене на леопардовой накидке, и что-то похожее на улыбку тронуло его скорбно сжатые губы под кустистыми черно-седыми усами.

— Ружье ты получишь, малыш, когда подрастешь, а может, 450-й манлихер или 600-й маузер, лучшее, что продают к северу от Трансвааля, с патронами на кордите и разрывными или коническими пулями. Но прежде, чем я потрачу деньги на такое ружье, ты должен пообещать мне, что никогда не станешь убивать того зверя. Дай мне слово!

Мысль о торжественном соглашении, что запретит мне охотиться на полумифического дракона из болот Верхней Родезии, даже моему затуманенному детским тщеславием сознанию показалась фантастической, если не абсурдной. Однако отцовские глаза не смеялись, они приказывали, и я выпалил обещание:

— Nooit, nooit — я не буду убивать зверя! Пусть он лучше убьет меня!

— Ты сын своей матери и не нарушишь клятву! Иначе ты, плоть от плоти моей, сделаешь своего отца клятвопреступником!

Сильный голос отразился от потолочных балок, соперничая с ревом рвавшегося в дом ветра, и затих на овечьей шкуре у огня, сложив крылья и переводя дыхание.

— Почему… почему ты дал клятву, отец?

Я в страхе умолк, глядя на массивную бородатую фигуру в домотканой куртке, грубых вельветовых штанах и veldschoens[22], и вновь подумал, что он похож на заросшего волосом Исава, Исава с истерзанным лицом Саула.

Отец сурово произнес:

— Спроси я о таком своего отца, будучи вдвое старше тебя, он спустил бы мне ремнем всю кожу со спины, и поделом. Но я не могу поднять руку на сына твоей матери, пускай даже Господь накажет меня за слабость… В тебе живет дух охотника, как и во мне. То, что видел я, однажды можешь увидеть и ты. И зверя, которого я мог убить, ты пощадишь во имя отца и его клятвы… Почему я дал эту клятву, спрашиваешь ты? Но как сумеет дитя это понять? Что ты сказал? Видел ли я, на самом деле видел ли я зверя? О да, Богом клянусь! — задумчиво сказал отец. — Я его видел. И единожды увидевший великого зверя больше никогда его не забудет. Что ты хотел спросить?

Путаясь в словах, запинаясь, я поспешно сказал:

— Но… но ведь английский путешественник говорил, что зверя, кроме охотника-машона[23], видел лишь один белый человек. И в газете так написано.

— Natuurlijk[24]. И этим белым человеком был я, — прогрохотал низкий голос.

Я помедлил.

— Отец, с тех пор, как посадили табак, ты не уходил с фермы. А газете всего три недели…

— Dat spreekt[25], но случилась эта история много раньше, mijnjongen. В третий раз поминают ее в «Buluwayo Courant», приправляя ложью, дабы изменить вкус — так поступают с мясом любители потешить желудок. Но я и есть человек, видевший великого зверя Кафуэ, и рассказывают они мою историю!

Я почувствовал, как загорелось мое лицо. Немало чудесного знавал я за отцом, но эта повесть обещала стать самой чудесной из всех.

— Я охотился тогда на Замбези, — начал отец, — и было это спустя три месяца после того, как Commandaants армии объединенных республик встретились в Клерксдорпе для обсуждения условий мирного договора…

— С английскими генералами, — вставил я.