Великое делание, или Удивительная история доктора Меканикуса и его собаки Альмы. Повесть

- Мы из достоверных источников знаем, что ваш учитель один раз уже получал благородное золото, - ответили нам. - А что касается опыта и ваших грязных реторт и колб, то истина познается благочестивыми размышлениями и не нуждается ни в гнусном адовом пламени ваших печей, ни в смердящих серных духах.

Став одной дружной семьей, мы, ученики великого магистра, покинули Париж. Большинство уехало в Оксфорд, я вернулся в родной Намюр. Торговец, который согласился отвезти меня на родину, во Фландрию, возвращался с ярмарки. Я стоял в повозке, пахнущей хмелем, и все смотрел на удаляющиеся очертания монастыря, заключившего в своих стенах моего любимого учителя. Мне казалось, что я вижу, как он ходит в своей узкой келье из угла в угол и мысленно долбит камни, льет расплавленное олово, соединяя вещества и стихии, которые он так любил ощущать своими руками. Теперь этим рукам разрешалось прикасаться только к бумаге и перу да к древним рукописям, случайно сохранившимся в архивах монастыря…»

На этом обрывалась рукопись Одо Меканикуса, первого в роде.

ГЛАВА ШЕСТАЯ, в которой читатель переносится в XIX столетие. - Новая химия разрушает воздушные замки. - Мистер Эмменс показывает, как превратить серебряный доллар в золотой I

Отец закончил чтение рукописи и долго молчал, перебирая пожелтевшие от времени документы. Среди них он отыскал пергамент, покрытый арабскими письменами.

- Неужели это и есть тот самый документ, о котором упоминается в рукописи? - спросил он, задумчиво его рассматривая.

- Если это он, то на обороте должно быть письмо Даниила из Трансиордании, - ответил я.

И мне было страшно: а вдруг там ничего не окажется? Но, когда отец перевернул листок, его оборотная сторона оказалась целиком покрытой латинскими фразами и уже знакомыми мне алхимическими значками. В углу листка была подпись.

Отец быстро встал и, разыскав первый том Британской энциклопедии, развернул его на слове «Автограф». Большие вкладные листы были испещрены подписями выдающихся людей всего мира. И между неровной и запутанной виньеткой Бенджамина Франклина и отрывистыми знаками, начертанными рукой великого Шекспира, стояла подпись, удивительно напоминающая ту, что была на листке пергамента.

- Я так и знал! - сказал отец, сравнивая подписи. - Это Роджер Бэкон! Имя удивительного учителя, о котором рассказывает Одо Меканикус, - Роджер Бэкон. Это человек, с которого естествознание начинало свой новый, опытный период развития. Гений, провидения которого стали ныне явью, а гениальные заблуждения ввергли средневековую науку в водоворот ошибочных представлений… Лишенный учеников и возможности опытной проверки своих гипотез, четырнадцать долгих лет провел он в одиночном заключении. Да, Бэкон пришел к неверным построениям, к ложным теориям. Но он был до конца уверен в их истинности, был уверен, что если произвести опыт по его рецептам, то в магическом философском яйце ртуть и сера, соединившись, превратятся в золото. С великого ученого и великого мученика начало свое развитие современное опытное естествознание, началась современная химия…

На оборотной стороне арабского пергамента была короткая торопливая записка, подписанная мессером Даниилом. Часть ее удалось разобрать:

Роберту Гроссетесту, епископу в Линкольне[18].

Примите, мой высокий друг, этого мальчика… он достаточно смел, чтобы стать ученым… достаточно умел, чтобы быть полезным.

Даниил.

Ниже, уже рукой Бэкона, был помещен «перевод» арабского документа. По манере алхимиков того времени Бэкон не столько перевел содержание пергамента, сколько зашифровал его известными одному ему и его ученикам условными, символическими значками и фигурами.

Отец рассказал мне, что когда папа Климент IV стал получать от Роджера Бэкона описания Великого Делания, то «ученый» монах Ля-Мартиньери, которому была поручена проверка, понимал все символы Бэкона буквально. В одном месте своего исследования Бэкон в целях затемнения смысла упомянул о выделениях человека. Для Ля-Мартиньери этого было достаточно. Властью, данной ему папой, он заставил босоногих монахов своей обители часами молиться на холодном каменном полу церкви, затем они сморкались и плевали в специальный сосуд. «Но напрасно я пытался извлечь из всего этого квинтэссенцию», - писал невежественный монах.

Много вечеров подряд мы пытались проникнуть в тайный смысл записи, сделанной Бэконом, но задача оказалась непосильной даже для моего отца.

- В Париже у меня есть один старинный приятель. Он прекрасный историк, особенно увлекается арабистикой. Мы отправим ему нашу находку. Я уверен, что он разберется…

Отец списался со своим другом господином Рюделем, и мы отправили ему посылку с документами. Но напрасно мы ждали ответного письма. Шли дни за днями, наконец примерно через месяц отец написал письмо своему другому знакомому, господину Леволю, и просил узнать, получил ли его письмо Рюдель.