Великое доверие

Мне могли бы найтись спутники, так как по дороге шло много людей, но я пресекал все попытки заговорить со мной, ночевал в лесах, завернувшись в одеяло, и покупал необходимую еду в деревнях и городках, через которые проходил. Эта потребность в одиночестве исчезла, только когда я приблизился окраине самого Танбридж-Уэлса и увидел вереницы карет, колясок, а также фургонов, везущих плоды земные для нужд придворных, все возрастающее число бродячих торговцев, музыкантов и слуг, направляющихся туда в надежде заработать горсть монет продажей того, что они могли предложить. Впрочем, последние два дня я против воли сам обзавелся спутницей: юная шлюха по имени Китти навязалась мне, обещая свои услуги в обмен на покровительство. Шла она из Лондона, а накануне на нее напали, и она не хотела повторения. В тот первый раз ей повезло: она отделалась лишь парой синяков, но сильно перепугалась. Если бы ей выбили зуб или сломали нос, это сильно уменьшило бы ее заработки, а ничего другого она не умела.

Я согласился стать ее защитником, потому что в этой твари было странное обаяние. Ведь мне, молодому провинциалу, никогда прежде не доводилось видеть подобное порождение столичного разврата. Она была совсем другой, чем я ожидал, наслушавшись разных жутких историй; могу даже сказать, что она держалась куда более благопристойно, чем многие знатные дамы, которых я навидался в более позднюю пору жизни, и, подозреваю, была не менее добродетельной. Примерно моя ровесница, нагулянная от солдата, брошенная матерью, опасавшейся наказания за такой грех. Как она выросла, я не знаю, но сумела набраться умудренности и хитрости. О честности она не имела никаких понятий, и ее моральные правила сводились к определенным обязательствам помоги ей и ее близким, и она будет считать себя в долгу. Причини ей зло, и она отплатит тем же. Таков был ее нравственный мир, и отсутствие в нем христианских заповедей с лихвой возмещалось житейским опытом. Во всяком случае, таковы были принципы, которых она придерживалась, пусть и самые простые.

Должен сказать, что я не вкусил от того, что она предложила мне ночью накануне нашего прибытия в Танбридж-Уэлс, опасение получить французскую болезнь и неотвязные мысли о том, чем мне предстояло заняться на следующий день, подавили плотские вожделения, однако мы поели, поговорили, а потом уснули под одним одеялом, и хотя она поддразнивала меня, думается, ее это нисколько не огорчило. Завидев город, мы расстались по-дружески, и я переждал там из страха, как бы меня не увидели рядом с ней.

Подобно моему отцу я всегда чуждался королевских дворов и придворных обычаев, да; я всегда тщательно избегал пятна развращенности, которое накладывает соприкосновение с ними. Хотя я отнюдь не пуританин, существуют законы порядочности, которые надлежит соблюдать истинному джентльмену, а двор в те дни быстро отказался даже от внешнего уважения к тем подлинным добродетелям, которые делают страну достойной того, чтобы жить в ней. Танбридж-Уэлс возмущал меня свыше всякой меры. Я был готов к тому (ибо к этому времени уже ходило множество слухов), что придворные дамы появляются на людях без масок и даже щеголяют в париках, надушенные и накрашенные; но я пришел в ужас, обнаружив, что точно так же поступают конногвардейцы!

Впрочем, все это меня мало касалось; я ведь явился туда не блистать, не драться на дуэлях, не ранить острыми как бритва шутками, не добиваться для себя теплого местечка. Да у меня и средств для этого не было. Чтобы получить место, приносящее 50 фунтов годового дохода, один мой друг должен был израсходовать на взятки почти 720 фунтов, занятых под проценты, в результате чего ему приходилось обирать правительство более чем на 200 фунтов в год, чтобы жить подобающим образом и выплачивать долги. Моих средств вряд ли достало бы, чтобы купить даже место крысолова его величества, не говоря уж о месте, достойном моего положения в обществе. А так как я был сыном своего отца, никакие деньги в мире не обеспечили бы мне даже этой низкой должности.