- Ну разумеется, - ответил я, хотя совершенно забыл это сделать, - и пусть я остался не очень ею доволен, но из моего посещения я почерпнул много полезного. Например, я обнаружил, что мой собственный опекун, сэр Уильям Комптон, поддался уговорам и стакнулся с моим дядей, чтобы лишить меня моего имения.
Я сказал это со всей шутливостью, на какую был способен, но мое сердце переполняла горечь, пока я растолковывал ему, что произошло. Ну а он, разумеется, начал подыскивать всякие оправдания.
- Быть может, он хотел сделать как лучше. По твоим же словам имение было в долгах и, следовательно, существовала опасность, что тебя, едва ты достигнешь совершеннолетия, бросят в долговую тюрьму, а в таком случае им руководила доброта.
Я возмущенно потряс головой.
- Нет, тут другое - я это чувствую, - сказал я. - Почему он с такой охотой поверил, что мой отец, его лучший друг, повинен в подобном преступлении? Что ему сказали? Кто сказал?
- Может быть, тебе следует спросить у него?
- Именно это я и намерен сделать, когда буду готов. Но сначала я должен кое-что уладить.
Сару Бланди я встретил поздно в тот же вечер после долгого ожидания. Сначала я намеревался посетить ее лачугу, но потом подумал, что против матери с дочерью вместе мне не устоять, и потому простоял в проулке добрый час, прежде чем она вышла из двери.
Не скрою, когда я приблизился к ней, сердце у меня колотилось, а ожидание ввергло меня в скверное расположение духа.
- Мисс Бланди, - сказал я, подходя к ней со спины.
Она стремительно обернулась и попятилась, а ее глаза тотчас запылали злобной ненавистью.
- Не подходи! - крикнула она, и ее рот безобразно оскалился.
- Я должен поговорить с вами.
- Мне нечего сказать тебе, а тебе - мне. Теперь оставь меня в покое.
- Не могу. Я должен поговорить с вами. Прошу вас, выслушайте меня.
Она покачала головой и повернулась, чтобы продолжить свой путь. Как ни омерзительно мне было, я обогнал ее, остановился перед ней и принял самое умоляющее выражение, какое только мог.
- Мисс Бланди, молю вас. Выслушайте меня.
Быть может, выражение моего лица было более убедительным, чем я полагал, так как она остановилась и с вызывающим взглядом, в котором я с радостью заметил и некоторый страх, сказала:
- Ну? Я слушаю. Говори, а потом оставь меня в покое.
Я глубоко вздохнул и лишь тогда принудил себя произнести:
- Я пришел испросить у вас прощения.
- Что?
- Я пришел испросить у вас прощения, - повторил я. - Приношу свои извинения.
Но она молчала.
- Вы принимаете мои извинения?
- А для чего?
- Нет, вы должны их принять. Я настаиваю.
- А если я откажусь?
- Не откажетесь! Вы не можете отказаться!
- Могу, и очень просто.
- Почему? - вскричал я. - Да как ты смеешь разговаривать со мной таким образом? Я пришел сюда как джентльмен, хотя у меня не было в том никакой нужды, и унизился, признав, что виноват, а ты смеешь мне отказать?
- Возможно, ты родился джентльменом; и в этом твоя беда. Но я не знаю никого, чьи поступки были бы более низкими. Ты надругался надо мной, хотя я не давала тебе никакого повода. Затем ты распустил про меня гнусные и злокозненные слухи, так что я лишилась места, а на улицах мне кричат оскорбительные слова, называют шлюхой. Ты отнял у меня доброе имя, а взамен предлагаешь только свое извинение, бессмысленное и совсем не искреннее. Если бы ты чувствовал свою вину всей душой, я бы сразу его приняла, но это не так.
- А ты откуда знаешь?
- Я вижу твою душу, - сказала она, и ее голос вдруг понизился до шепота, от которого у меня кровь застыла в жилах. - Я знаю, что она такое и какова она. Мне дано слышать, как она шипит в ночи, и ощущать вкус ее холода днем. Я вижу, как она горит, и соприкасаюсь с ее ненавистью.
Нуждался ли я - да и кто угодно другой - в более откровенном признании? Хладнокровие, с каким она доказала свою колдовскую силу, очень меня испугало, и я постарался ощутить раскаяние, как она требовала. Но в одном она была права, никакого раскаяния я не испытывал, и ее демоны дали ей увидеть это.
- Ты заставляешь меня страдать, - сказал я в отчаянии - Довольно!
- Как бы ты ни страдал, это меньше того, чего ты заслуживаешь, пока не переменишься по-настоящему.
Она улыбнулась, и у меня перехватило дыхание от выражения ее лица. Ибо оно подтвердило все, чего я страшился. Более безоговорочного признания своей вины не слышал ни один суд, и мне оставалось только пожалеть, что вокруг не было ни единого свидетеля. Девка увидела, что я догадался, так как задрала лицо и захохотала.
- Оставь меня в покое, Джек Престкотт, не то тебе будет еще хуже. Ты не можешь разделать того, что сделал, слишком поздно, но Господь карает тех, кто грешит и не кается.
- Ты смеешь говорить о Господе? Да как ты можешь хотя бы поминать Его имя? - вскричал я в ужасе от такого богохульства. - Кто ты для Него? Говори о своем господине, ты, блудная ведьма!
Тут же ее глаза потемнели от неистовой злобы, она шагнула вперед, ударила меня по лицу, ухватила за запястье и притянула мое лицо к своему.