Великое доверие

Я был исполнен решимости, но почувствовал, как она все более угасает с каждым шагом, приближавшим его ко мне. Сколько месяцев, лежа без сна по ночам, я воображал, как выхватываю шпагу моего отца и вонзаю ее ему в сердце и произношу какие-нибудь подходящие слова, пока он испускает дух с выражением трусливого ужаса на лице, моля о пощаде, всхлипывая от страха, а я неумолимо наклоняюсь над ним. Шпаги у меня не было, но нож Грова вполне мог ее заменить.

Вообразить легко, привести в исполнение много труднее. Одно дело убить человека в битве, когда кровь кипит, и совсем другое - прикончить его в мирной комнате под приятный треск огня в камине, от которого веет ароматом горящих яблоневых поленьев. Впервые мной овладели сомнения: а не низведет ли меня убийство человека, не имеющего возможности защищаться, на один с ним уровень? Не будет ли принижен мой великий подвиг, если совершен он будет недостойным образом?

Подозреваю, сейчас такие мысли меня не смутили бы, хотя, взысканный Господом, я навряд ли когда-нибудь вновь окажусь в подобном положении, и сказать это просто, а вот проверить очень трудно. И возможно, эту Господню милость мне заслужили как раз мои сомнения и колебания.

- Доброго вам утра, сударь, добро пожаловать, - произнес он негромко, все это время с любопытством меня разглядывая. - Я вижу, вы озябли. Прошу, дозвольте угостить вас чем-нибудь.

Я хотел плюнуть в него и сказать, что не стану пить с человеком, подобным ему. Но слова застряли у меня в горле, и я застыл, как стоял, в слабости и смущении, а он хлопнул в ладоши и приказал слуге подать эль. И после нового долгого молчания, во время которого продолжал вглядываться в меня, он сказал:

- Прошу, садитесь, сударь (так как я с обычной моей учтивостью вскочил и поклонился ему, когда он вошел). И прошу, будьте осторожны, не сядьте ненароком на свой кинжал.

Все это он сказал с суховатой улыбкой, и я забормотал что-то невнятное, будто схваченный за руку мальчишка, когда швырялся камешками в классе.

- Как ваше имя? Мне кажется, я знаю ваше лицо, однако я теперь вижу так мало людей, что поддаюсь обману зрения и начинаю узнавать тех, кого прежде никогда не видел.

Голос у него был мягкий, ласковый и внятный, как у образованного человека, совсем не такой, какого я ожидал.

- Вы меня не знаете. Моя фамилия Престкотт.

- А! И вы явились убить меня, не так ли?

- Так, - ответил я недоуменно, чувствуя, как все более и более теряюсь.

Наступило долгое молчание. Турлоу сел, заложил страницу в своей книге, закрыл ее и аккуратно положил на стол. Затем сложил руки на коленях и снова посмотрел на меня.

- Ну? Продолжайте же. Я предпочел бы не отнимать у вас времени.

- И вы не хотите узнать, за что?

Этот вопрос словно бы удивил его, и он покачал головой.

- Только если вам угодно рассказать мне. А что до меня, то какая важность людских "почему" и "для чего" в сравнении с тем, что я предстану перед Господом и Его судом? Выпейте-ка элю, - добавил он, наполняя стакан из широкогорлого глиняного кувшина, который принес слуга.

Я отмахнулся от стакана.

- Это весьма важно, - сказал я сердито и понял, что все дальше и дальше отклоняюсь от того, что мне рисовало воображение.

- Если так, то слушаю, - сказал он. - Хотя и не понимаю, какое зло я мог причинить вам. Вы ведь слишком молоды, чтобы враждовать со мной, не так ли?

- Вы убили моего отца.

Слова эти как будто его встревожили.

- Неужели? Я этого не помню.

Наконец-то он заговорил так, что во мне вспыхнул гнев, а это, я знал, было необходимо, чтобы я все-таки осуществил свое намерение.

- Проклятый лжец! Ты не можешь не помнить. Сэр Джеймс Престкотт.

- А! - сказал он спокойно. - Да, разумеется, его я помню. Но я думал, что вы говорили про кого-то другого: вашему батюшке я никакого вреда не причинил. Бесспорно, одно время я пытался - он ведь принадлежал к той малой горсти слуг короля, которые не были дураками.

- Потому-то ты его и погубил. Ты не мог схватить его или сразиться с ним, а потому отравил людские умы ложью и таким образом подлостью взял над ним верх.

- Вы считаете меня ответственным?

- Так и есть!

- Ну что же, пусть будет так. Раз вы это утверждаете, - сказал он невозмутимо и погрузился в молчание.

Вновь он подставил мне подножку. Не знаю, чего я ожидал: либо яростного отрицания, либо возмущенных оправданий. Но я никак не предполагал, что он с полным равнодушием промолчит, словно ему это было безразлично.

- Защищайся! - вскричал я с жаром.

- Чем? У меня нет ни вашего ножа, ни вашей силы, и если вы намерены меня убить, это большого труда не составит.

- Да нет, защищайте свои поступки!

- Зачем? Вы уже сочли меня виновным, а потому, боюсь, мои слабые возражения вас не разубедят.

- Это нечестно! - воскликнул я и тут же понял, что слова эти были ребяческими, какие мужчина, подобный моему отцу, никогда бы не произнес.

- Как почти все на этом свете, - сказал он.

- Мой отец не был предателем!

- Возможно.

- И вы говорите, что не погубили его? И ждете, что я поверю?