Великое доверие

Уповаю, мне незачем оправдывать то, что я ему сказал. Я уже получил достаточно свидетельств того, насколько мне было необходимо избавиться от наложенного на меня заклятия и насколько мало дано мне что-либо сделать самому. Я умолял, чтобы с меня были сняты чары Сары Бланди, но мне было отказано. Она хитростью заставила меня напасть на моего опекуна; все усилия магов, священнослужителей и мудрецов дать ей отпор потерпели неудачу и хотя в моем повествовании об этом упоминается далеко не так уж часто - я чуть ли не ежедневно становился жертвой непонятных происшествий, а по ночам меня терзали лихорадочные видения и здоровый сон бежал меня. Она нападала на меня нещадно, быть может, в надежде лишить рассудка. А теперь мне представился случай нанести ответный удар раз и навсегда. Я просто не мог упустить такую возможность. Не говоря уж о моем долге друга перед Томасом.

И потому я рассказал Кола, что побывал в ее лачуге, когда бежал из тюрьмы, и видел, как она вошла, дикая лицом, вне себя. Я сказал ему, как нашел у нее кольцо Грова, как тотчас его узнал и отобрал у нее. Как она побелела, когда я потребовал объяснения, почему оно у нее. И как я готов выступить с этими показаниями на суде. Когда я завершил свой рассказ, то и сам почти уверовал во все это.

Кола согласился передать мои показания мировому судье и даже успокоил меня, высказав убеждение, что моя готовность послужить правосудию вопреки серьезной опасности, которой я себя подвергаю, зачтется мне на будущее.

Я поблагодарил его и проникся к нему столь дружескими чувствами, что не удержался и поделился с ним некоторыми касающимися его сведениями.

- Объясните мне, - сказал я, - почему доктор Уоллис интересуется вами? Вы с ним друзья?

- Нет! - ответил он. - Я видел его всего один раз, и он был весьма неучтив.

- Он хочет побеседовать со мной о вас, но я не знаю почему.

Кола повторил, что ничего не понимает, а затем оборвал разговор на эту тему и осведомился, когда я предполагаю вернуться в Оксфорд.

- Думаю, разумнее всего будет выждать до кануна судебного разбирательства. Я надеюсь, судья разрешит мне внести залог, но мне не хотелось бы оказаться слишком доверчивым.

- Значит, тогда вы и увидитесь с доктором Уоллисом?

- Почти наверное.

- Отлично. После этого я был бы рад пригласить вас отпраздновать ваше благополучное избавление от всех напастей.

И он ушел. Привожу все это здесь я только для того, чтобы показать, как много Кола опускает, даже излагая разговоры. Однако значительная часть остального более или менее верна. Мировой судья прибыл в весьма свирепом расположении духа и намеревался тут же арестовать и Турлоу, и меня; но едва услышал мои показания против Бланди, как стал сама доброта и любезность впрочем, подозреваю, доктор Уоллис, возможно, уже вмешался и предупредил его о вероятности того, что сэр Уильям возьмет назад свою жалобу, как тот и сделал несколько дней спустя. Затем я выждал, пока не пришла весть о начале судебного разбирательства, а тогда возвратился в Оксфорд.

Однако давать показаний мне не довелось, так как девка созналась в преступлении, что весьма поразительно, ибо в нем она повинна не была. Однако улики выглядели неопровержимыми, и, возможно, она поняла, что ей такой судьбы все равно не избежать.

На следующий день ее повесили, и в тот же миг я ощутил, как мой дух освободился от ее зловредного влияния, будто на меня повеяло прохладным чистым ветром после грозы, очистившей воздух от духоты. И только тут я понял, сколь свирепо она меня терзала и сколь постоянно обессиливалась моя душа.

На этом, собственно, и кончается мой рассказ, ибо все остальное лежит за пределами повествования Марко да Кола и почти все подробности моего торжества тоже уже известны. Кола я больше никогда не видел, ибо он вскоре покинул Оксфорд, но Уоллис был весьма удовлетворен услышанным от меня и сообщил мне все требуемые сведения. Не прошло и месяца, как мое имя было очищено от всех клевет, и хотя прямое изобличение Мордаунта по политическим причинам оказалось нежелательным, дальнейшему его возвышению был навсегда положен предел. Человек, которого одно время прочили на самый видный пост в стране, кончил свои дни в жалкой безвестности, отвергнутый всеми друзьями, многие из которых узнали о нем всю правду. А мне, напротив, фавор многих высокопоставленных людей принес те блага, на которые давали право мое рождение и заслуги. Я столь успешно использовал дары Фортуны, что вскоре мог уже приступить к восстановлению моего поместья. А со временем построил и дом в окрестностях Лондона, где мой мерзкий дядя почтительно меня навещает в тщетной надежде, что я уделю ему долю своих благ. Незачем говорить, что уезжает он с пустыми руками.