Великое избaвление

Барбара прошла через гостиную, содрогаясь и от воплей телевизора, и от затхлого запаха никогда не проветривавшегося помещения. Кухня насквозь пропахла ароматами переваренного цыпленка и залежавшегося гороха. Это ничуть не лучше. Злобно посмотрев на дожидавшуюся ее на столе тарелку, Барбара осторожно потыкала вилкой увядшее мясо. Курица на ощупь была каменная, скользкая и отвратная, словно ее хранили в формальдегиде, дожидаясь вскрытия. Холодный жир застыл сгустками, маленькая лужица масла растеклась на засохших горошинах: они выглядели так, точно пролежали тут по меньшей мере неделю.

«Великолепно!» — подумала Барбара. Интересно, а «чудный крабовый салат» тоже превратится наутро в такую мерзость? Барбара огляделась в поисках газеты и, как всегда, обнаружила ее на сиденье шаткого кухонного стула. Оторвав первую страницу и расправив ее на столе, Барбара вывалила свой ужин прямо на улыбающееся лицо герцогини Кентской.

— Лапонька, неужели ты выбросила свой вкусненький ужин?

Черт! Обернувшись, Барбара посмотрела прямо в потрясенное лицо матери — губы шевелятся, пытаясь высказать обиду, лицо сморщилось, выцветшие голубые глаза наполнились слезами. К иссохшей груди мать прижимает альбом, обтянутый искусственной кожей.

— Ты меня застукала, ма. — Барбара выжала из себя улыбку, приобняв старуху за тощие плечики и подводя ее к столу. — Я уже перекусила в Скотленд-Ярде, так что мне есть не хочется. Или надо было оставить это вам с папой на завтра?

Миссис Хейверс быстро сморгнула. Боже, как легко, как чудовищно легко она утешилась!

— Нет, наверное, нет. Конечно же, нет. Мы же не станем есть курицу с горохом два дня подряд, верно? — Она ласково засмеялась и положила драгоценный альбом на стол.

— Папа раздобыл для меня все о Греции! — сообщила она.

— В самом деле? — Так вот чем он занимался днем. — Сам вспомнил?

Мать отвела взгляд, в замешательстве проводя пальцем по краю альбома, нервным движением потянула за украшавший его золотой лист. И снова — неожиданное движение, широкая, счастливая улыбка: мать выдвигает стул и приглашает Барбару сесть.

— Посмотри, дорогая, вот оно — наше путешествие.

Альбом раскрыт, быстро пролистываются страницы «поездок» по Италии, Франции, Турции — о, это было настоящее приключение! — и Перу. Наконец они добрались до нового раздела, посвященного Греции.

— Мы остановились в этом отеле на Корфу. Видишь, как он удачно расположен, на самом берегу? Мы могли поехать в Канон, там новая гостиница, но мне так понравился этот вид, а тебе, любовь моя?

У Барбары разболелись глаза, но она не сдавалась. Сколько же это будет тянуться? Неужели это никогда не кончится?

— Ты не ответила мне, Барбара! — Голос матери дрожал от напряжения. — Я столько провозилась с этой поездкой, весь день наклеивала! Ведь хороший вид на море лучше, чем новый отель в Каноне, ты согласна, радость моя?

— Намного лучше, мама, — выдавила из себя Барбара, поднимаясь на ноги. — У меня завтра с утра работа. Можно отложить Грецию на потом?

Как мать это примет?

— Какая работа?

— Это… небольшая семейная проблема в Йоркшире. Я уеду на несколько дней. Ты справишься одна или мне попросить миссис Густавсон, чтобы она пожила у нас? — Дивная мысль: пусть глухая присмотрит за безумной.

— Миссис Густавсон? — Захлопнув альбом, мать негодующе выпрямилась. — Ну уж нет, дорогая. Мы с папой прекрасно справимся и сами. Мы же всегда справлялись. Кроме того года, когда Тони…

В этой комнате удушливо, непереносимо жарко. Господи, хоть бы глоточек свежего воздуха! Один глоточек. На минутку. Барбара кинулась к задней двери, выходившей в заросший сорняками сад.

— Куда ты? — испуганно вскрикнула мать, в ее голосе уже нарастали истерические нотки. — Там ничего нет! Нельзя выходить из дому после наступления темноты!

Барбара подхватила газетный сверток со своим ужином.

— Выброшу мусор. Я всего на минутку, мам. Можешь постоять у двери, посмотреть, чтоб со мной ничего не случилось.

— Но… у самой двери?

— Если хочешь.

— Нет, мне не следует стоять у открытой двери. Оставь ее приоткрытой, только щелочку. Если что случится, зови меня.

— Отличный план, ма. — Со свертком в руках Барбара торопливо вышла в темноту.

Пару минут. Она жадно вдыхала холодный воздух, прислушиваясь к знакомым с младенчества звукам и нащупывая в кармане измятую пачку сигарет. Выудила одну, закурила, прищурилась на усеянное звездами небо.

Как могло это случиться с ее матерью? Конечно, все началось с Тони. Веселый, веснушчатый мальчишка. Словно порыв весеннего ветра посреди окружавшей их зимы. Смотри, смотри, что я сейчас сделаю, Барби! Я все могу! Химические реактивы и резиновые мячи, крикет на школьной площадке и салки по вечерам. И ужасная, чудовищная нелепость — выбежать за мячом прямо на Аксбридж-роуд.

Нет, тогда он не умер. Всего-навсего пришлось поваляться в больнице. Держалась температура, необычная реакция. А потом — внезапный диагноз. О, зловещая ирония! Попасть в больницу со сломанной ногой, а выйти с белокровием.

Он умирал четыре года — четыре ужасных года.

Четыре года его родные спускались по ступеням безумия.