Великое княжество Литовское

«Сиверс ввел русских солдат в замок, где происходило заседание сейма; комиссия была уполномочена подписать договор об уступке требуемых Пруссиею земель, но с условиями: например, чтоб архиепископ-примас жил в Польше, но пользовался доходами от имений, отходящих к Пруссии; что договор об уступке земель не прежде будет подтвержден, как по заключении торгового договора между Польшею и Пруссиею. Бухгольц потребовал безусловного подписания договора. Это повело к сильному волнению на сейме. Некоторые депутаты позволили себе резкие выходки против обоих дворов и их представителей. Сиверс велел схватить четверых депутатов и выпроводить из Гродна. Тут-то 23 сентября последовало знаменитое немое заседание, когда депутаты думали, что могут отмолчать свои земли. Сиверс велел объявить, что он не выпустит депутатов из залы, пока не заговорят, не выпустит и короля. Пробила полночь – молчание; пробило три часа утра – молчание. Наконец раздался голос Анквича, депутата краковского. “Молчание есть знак согласия”, – сказал он. Сеймовый маршал Белинский обрадовался и три раза повторил вопрос: уполномочивает ли сейм комиссию на безусловное подписание договора с Пруссиею? Глубокое молчание. Тогда Белинский объявил, что решение состоялось единогласное. 25 сентября договор был подписан. С Россиею заключен был договор, по которому обе державы взаимно ручались за неприкосновенность своих владений, обязывались подавать друг другу помощь в случае нападения на одну из них, причем главное начальство над войском принадлежало той державе, которая выставит большее число войска; Россия могла во всех нужных случаях вводить свои войска в Польшу; без ведома России Польша не могла заключать союза ни с какою другою державою… Так произошел второй раздел Польши, доказавший прежде всего, что в Польше не было народа; народ молчал, когда шляхетские депутаты волновались в Гродне вследствие требований России и Пруссии. Сказались следствия того, что в продолжение веков народ молчал и шумел только один шляхетский сейм, на нем только раздавались красивые речи. Но такое явление не могло быть продолжительно, и сейм принужден был онеметь, потому что все вокруг было немо. Быть может, некоторые будут поражены этим немым заседанием сейма; быть может, в некоторых возбудится сильное сочувствие к онемевшим депутатам; но разве их не сильнее поражает еще более страшное онемение, онемение целого народа; разве они не видят в онемении депутатов последнего сейма только необходимое следствие онемения целого народа?»

Жест отчаянья

Второе гигантское ограбление Польши не осталось без ответа. Мало-помалу народ просыпался. Нити заговоров поползли по Речи Посполитой вслед за разделом, но открытое неповиновение началось, когда русские принялись согласно договору сокращать польское войско и когда поползли слухи, что оккупанты хотят захватить арсеналы Варшавы и Кракова.

Приказы о сокращении войска не исполнялись под разными предлогами. Из полка Дзялынского, стоявшего в Варшаве, было уволено только шестнадцать человек; российскому посланнику в Польше Осипу Андреевичу Игельстрему, который одновременно являлся и главнокомандующим русскими войсками в Речи Посполитой, объявили, что больше в полку лишних людей нет.

Бригада Мадалинского, стоявшая между Бугом и Наревом, и вовсе отказалась сокращаться. Отправленный против бригады русский отряд лишь подтолкнул поляков к отчаянному шагу. Вначале Мадалинский решил пройти вдоль прусской границы до Галиции и там всей бригадой поступить на австрийскую службу. Стремясь оторваться от преследовавших русских, Мадалинский перешел границу Пруссии и, разогнав пограничную стражу, углубился на чужую территорию. Затем бригада разделилась на две части; одна продолжила движение по Южной Пруссии, а вторая вдруг оказалась подле Кракова.

Против мятежной бригады было отправлено войско под командованием генерала Тормасова. Однако за событиями зорко следил избранный вождем восстания Тадеуш Костюшко. Под Краковом с Мадалинским соединились толпы повстанцев Костюшки, вооруженные косами, топорами и пиками. Все это воинство дало бой регулярным частям генерала Тормасова 4 апреля 1794 года. Первое столкновение враждебных сторон описывает русский офицер – современник событий: