Великое плавание

Грешника не сжигали насмерть. Его только обвели вокруг города в назидание маловерным и теперь «подпаливали» на огне. В толпе говорили, что он достоин более суровой казни, но генуэзские купцы вмешались в дело, боясь, чтобы люди других верований не перестали посещать генуэзский порт.

Перечень злодеяний осужденного висел на его груди. За дальностью расстояния я ничего не мог прочесть, но, если судить по длине списка, это был большой грешник.

Может быть, он и был колдуном, подобно Джакомо Пианделло, но этого нельзя было понять с первого взгляда. Прямые, как солома, волосы падали ему на глаза. Колпак был сдвинут набок; на колпаке был изображен адский огонь и орудия пытки. Голубые глаза несчастного от боли и страха вылезли из орбит. Он кричал, но шум и гам толпы, выкрики торговок и брань заглушали его вопли. Четверо слуг, одетых в черное с желтым, пронеслиносилки знатной дамы. Порыв ветра подхватил пламя, отшатнул его от столба. И я еще раз увидел лицо осужденного. Боже, милостив будь к нему, грешному!

В это мгновение я почувствовал сильный удар по руке и выронил блюдо. Оно описало полукруг и со звоном упало на груду камней.

– Разиня, – сказал звонкий голос, – ты принес это блюдо сюда для того, чтобы подобрать в него внутренности этого бедняка?

Передо мной стоял юноша с костяным ножом в руке. Такими ножами художники соскабливают краски с полотна.

Мне нужно было сделать несколько шагов и подобрать блюдо, чтобы его не затоптали в толпе, но простить оскорбление я ведь тоже не мог. Юноша был выше меня, зато плечи его были много уже моих, и под его камзолом я не угадывал крепких мускулов.

От церкви святого Антония до церкви Зачатия меня боятся все мальчишки, все разносчики, ученики и подмастерья.

Я посмотрел на блюдо – оно мерцало в толпе, как луна.

Потом я повернулся и ударил обидчика двойным ударом, так, как бьют мальчики порта и набережной, – в грудь и под подбородок.

Я знал, откуда теперь мне следует ждать удара, и повернулся к юноше правым боком, защищая сердце и живот.

Но внезапно задира пошатнулся, как-то странно всхлипнул и упал навзничь на камни.

В это мгновение стража палками раздвинула толпу и показались носилки архиепископа. Их пронесли так близко подле меня, что я разглядел полную белую руку его преосвященства, покрытую веснушками.

Женщины и дети бежали за носилками; безрукие, слепые и хромые ковыляли им вслед. Я с ужасом увидел, как какой-то огромный рыжий детина наступил на грудь моего упавшего врага. Я бросился к нему. Глаза юноши были плотно закрыты, а изо рта бежала тоненькая розовая струйка.

Осторожно приподняв его голову, я подложил под нее свою новую шляпу с пряжками. Под его густыми черными волосами где-то у затылка была, очевидно, рана, так как пальцы мои были испачканы кровью. Я решил сперва взять блюдо, отнести его по назначению, потом вернуться и оказать помощь упавшему.

Но блюда не оказалось на том месте, где я его видел минуту назад. Монах, подпоясанный ремнем, выдирал его из рук солдата, а последний, не обращая внимания на его проклятия, молча заворачивал блюдо в плащ.

– Несчастный, – кричал монах, – ты отнимаешь у бедного старика его последнее достояние! Вот на таком же блюде тебя черти будут поджаривать в аду за то, что ты воруешь в святую пятницу!

Солдат спокойно повернулся к нему спиной.

– Ну что ж, я только спас тебя от такой же участи, – невозмутимо сказал он, влезая в седло. – Объясни мне, каким образом у бедного старика могла очутиться такая дорогая вещь?

Я подбежал к солдату.

– Ваша милость, – сказал я, – это, конечно, не его блюдо. Оно принадлежит моему хозяину, серебряных дел мастеру Антонио Тульпи. Если вы сомневаетесь в этом, я могу точно рассказать все, что там изображено.

– Я ни в чем не сомневаюсь, – сказал солдат, трогая лошадь. – Посторонись-ка, малыш!

ГЛАВА II Орниччо

Солнце палило нещадно. Даже с моря не тянуло ветром.

Юноша лежал навзничь на камнях. Я нагнулся к нему, но не услышал его дыхания. Жив он или нет, я не мог оставить его без всякой помощи.

Что мне было делать? Как вернуться домой без блюда? Что сказать хозяину?

Вначале возле нас собралась огромная толпа, но все сейчас же разбежались, увидя приближение конной стражи.

Я взвалил раненого на плечи и сделал несколько шагов. Из подвала Антонио Тульпи я ежедневно носил наверх мешки с серебром, много тяжелее моей теперешней ноши, но сейчас у меня от волнения подкашивались ноги.

Голова юноши перекатывалась на моем плече, как котомка за спиной богомольца. Мои ноги скользили по рыбьим внутренностям, там и сям разбросанным на площади. С трудом обходя целые полчища визжащих и воющих кошек, которыми полна Генуя, я прошел Приморскую улицу и свернул в наш переулок.

Мне пришлось трижды постучать, прежде чем хозяин поднял окно.

– Что ты так поздно, Ческо? Ну, как понравилось его преосвященству блюдо?. – спросил он и вдруг, увидев мою скорбную ношу, попятился в ужасе и воскликнул: – Что такое, что это за человек?