Великое плавание

– Если бы не лихорадка, – продолжает он, – здесь был бы настоящий земной рай. Наши садовые семена дали всходы через пять дней после посева, а овощи за восемь дней достигают большего роста, чем в Испании за двадцать. Если бы не монахи, и не господа, да вот не эта лихорадка, как хорошо здесь жилось бы бедному люду! Но от нас опять угнали в горы целую кучу народа. Ты знаешь синьора Алонсо де Охеду, такой маленький, черный? В его распоряжение адмирал дал двадцать человек, да рыцарю Горвалану еще десять, и все они отправились искать золото. Как будто бы не золото эта земля, которая творит прямо-таки чудеса!

– Это мы так думаем, – отвечаю я, – потому что мы сами мужики и привыкли копаться в земле. А разве богатые и знатные синьоры приехали сюда ради этого?

Группа индейцев спускается с холма и направляется по дороге мимо дома адмирала. Четверо белых на лошадях сопровождают их. Это похоже на конвой – так в Испании и Италии водят по дорогам осужденных.

Индейцы идут с унылыми лицами, беспомощно опустив руки. Но они не связаны.

– Что сделали эти люди? – спрашиваю я.

– Это сменяются рабочие. Сейчас надсмотрщики приведут другую партию. Но что ты смотришь на них с таким участием? – говорит вдруг Роса с раздражением. – Ты бы видел наших переселенцев из Кастилии или Бискайи! Я уговорил своего дядьку отправиться за океан, а теперь бедняга рвет на себе волосы. С мужиками тоже обращаются, как со скотом или с индейцами.

– «Как со скотом или с индейцами»! – повторяю я с горечью.

Я вспоминаю чистенькие деревушки, гамаки и своих веселых краснокожих друзей. В первый раз за все это время я радуюсь тому, что Аотак остался при принце Хуане.

Но что это? Надсмотрщик подает знак хлыстом, и индейцы затягивают песню. Она такая унылая и тягучая, что способна вымотать душу. Индейцы подходят ближе, и я отчетливо слышу каждое слово.

Меня удивляет, как это надсмотрщики разрешают ее петь, особенно у дома адмирала. Эти люди на лошадях, очевидно, не понимают ни слова по-индейски, иначе бедным созданиям не поздоровилось бы.

Индейцы поют:

– «Толстый монах поставил на берегу крест, Беги, индеец! Он сказал: „Молись моему богу!“ Потом он потрогал золотую палочку у меня в ухе и взял ее себе. Беги, индеец! Он вошел в мою хижину и отнял у меня жену. Он взял моих детей. „Они большие и сильные, – сказал монах, – они будут на меня работать“. „Дай мне много золота, – сказал монах, – и ты останешься в живых“. Беги, индеец!»

Останавливаясь каждую минуту, чтобы передохнуть, я выхожу из дома адмирала. Я уже могу обходиться без помощи Росы, и бедный малый отправился работать на дамбу.

Первое мое дело – навестить больных. Длинное здание склада обращено в лазарет. Деревянными перегородками отделили комнату, где лежат благородные господа, а адмирал помещается в особой каморке, с окном на море.

Я прохожу длинную комнату; на полу настлана солома, и на ней вповалку мечутся больные. Я прохожу по рядам, стараясь узнать знакомые лица. Болезнь сделала их всех схожими. Вот лежит Эстабан Рилья, которому восемнадцать лет, а рядом Хозе Диас, шестидесятилетний старик. Оба они желтые и худые, с провалившимися глазами. И, если бы не седая щетина, покрывающая щеки Диаса, я не решился бы сказать, кто из них старше.

То и дело поднимается слабая рука и посылает мне приветствие. Это матросы с «Маргиланты». Я обхожу ряды и здороваюсь со своими товарищами. Из людей, что ходили с адмиралом в наше первое плавание, во второй раз из Кадиса отправилось всего шесть человек. Из них простых матросов только трое: Хуан Роса, Хоакин Каска и я. Хвала святой деве, Каски не видно в рядах этих истощенных лиц. Значит, его пощадила эта проклятая лихорадка. Вернувшись в Испанию, он женился и снова ушел в плавание, чтобы заработать побольше денег.

В помещении душно, воздух пропитан испарениями тел и нечистым дыханием несчастных. На сто шестьдесят больных всего четверо здоровых; они сбились с ног и не могут поддерживать должную чистоту.

В бараке для господ значительно светлее и чище. Для них устроено нечто вроде деревянных нар. Я ищу глазами синьора Марио, но офицер Тордалио сообщает, что секретарь сегодня в первый раз вышел на воздух.

Я останавливаюсь у двери комнатки, где помещается адмирал. Из нее выходит доктор Чанка.

– Входи, Руппи, – говорит он ласково. – Господин твой уже неоднократно справлялся о тебе.

ГЛАВА II Прекрасный остров Эспаньола

Я вхожу и низко кланяюсь. Адмирал полусидит в подушках. Острые колени углами торчат из-под одеяла. На постели разложены бумаги, которые господин перебирает похудевшими пальцами.

– Здравствуй, господин буян! – говорит он. – Мы думали, что ты уже никогда не очнешься. Хорошо, что ты здоров. Синьор Марио взялся было мне помогать, но у него дрожат руки и лоб покрывается потом. Как будто лихорадка может помешать работе! – добавляет он с досадой.

Я смотрю на этого человека и поражаюсь его выносливости. Он похож на мертвеца и, однако, ни на минуту не оставляет своих дел.