Великое путешествие кроликов

— Ни в коей мере! Едва заметив нас, капитан Большого Патруля Горицвет послал гонца-скорохода с известием о том, что они нас обнаружили. Захватив нас, этот Горицвет привел нас к канаве, в которой была развалившаяся кирпичная труба, — это и есть вход в их колонию. Здесь Горицвет передал нас другому офицеру, Кервелю. Нас отвели в большую нору и велели устраиваться. В норе было множество кроликов. Слушая их и задавая им вопросы, я многое разузнал. Мне удалось подружиться с одной крольчихой по имени Хайзентли — Блеск Росы. Она рассказала нам об Эфрафе страшные вещи. Кролики у них иногда доживают до глубокой старости, если их раньше не убьют солдаты Ауслы. В колонии такое множество жителей, что она не в состоянии всех вместить. Тем не менее новые норы рыть запрещено. Большую часть жизни эфрафанцы проводят под землей, а это очень вредно. Почему-то у них много крольчих и мало кроликов. Из-за скученности и скверных условий крольчихи не приносят новых выводков, однако им не разрешают также и уйти! Когда несколько дней тому назад Хайзентли с подругами обратилась к Сенату с просьбой разрешить им основать новую колонию в отдаленном месте, Сенат даже не пожелал их выслушать. Затем Хайзентли испугалась, что наш разговор могут подслушать, и замолчала.

Вскоре нас привели на заседание Сената. Пока там разбирали какое-то дело, нас оставили дожидаться у входа. Тут я понял, что мы были для них не почетными послами, а просто задержанными неизвестными! С нами вместе ждал своей очереди еще один кролик, которого сторожили полицейские. Полицию они называют Ауслафа. Казалось, несчастный узник с ума сойдет от страха! Я осведомился, в чем его вина, и один из полицейских сказал, что этот Блэкавар пытался бежать из колонии. Вскоре его ввели в нору Сената, и мы слышали, как он пытается объяснить что-то, а потом рыдает и молит о пощаде. Однако, — видимо, его мольбы не помогли ему, потому что, когда его оттуда вывели, оба его уха были разорваны в клочки. Мы были потрясены ужасным наказанием и сочувственно его обнюхали, а полицейский сказал: «Нечего с ним нянчиться! Ему повезло, что его оставили в живых!»

Не успели мы еще всего этого переварить, как нас вызвали в нору Сената и подвели к генералу Зверобою.

Надо вам сказать, что это собеседник, с которым жутко иметь дело! Вряд ли даже ты, Лохмач, сумеешь с ним справиться. Он величиной почти с зайца, и в нем есть что-то дикое, внушающее ужас. Видно, что кровь, сражения и убийства для него будничная работа! Я думал, что он начнет нас расспрашивать, откуда мы и с каким делом пришли в Эфрафу, но он сказал: «Я познакомлю вас с правилами поведения в нашей колонии. Слушать меня внимательно! Нарушивший эти правила будет строго наказан».

Я было возразил, что здесь произошла какая-то ошибка: мы представляем собой посольство дружественной колонии и просим разрешения уговорить часть крольчих отправиться с нами. Генерал заявил, что об этом не может быть и речи. Я сказал, что мы хотели бы остаться у них на пару дней, чтобы подождать, не переменят ли они свое решение. Я прибавил, чтоб они не забывали, что мы их гости и являемся представителями другой, хотя и более маленькой, колонии, но внезапно с ужасом понял, что мы для них только арестанты, пленники или еще что-нибудь в этом роде, как бы они это ни называли.

Генерал Зверобой объявил, что наш капитан — Бурачник и что мы причислены к группе «Метки на правом боку», и стража увела нас. Наверное, в тот день капитан Бурачник был очень занят, да и я старался не попадаться ему на глаза, боясь, что он начнет нас сразу метить. По нашим нормам все их норы переполнены, и у них легко остаться незамеченным, так как их кролики очень мало знают друг друга. Мы нашли себе место в одной из нор и попытались уснуть, но ночью нас разбудили и выгнали на сильфлей. Я надеялся, что нам представится возможность убежать, но куда бы я ни пошел, повсюду встречал часовых.

Мы держались в стороне, и нас никто не знал в лицо. У меня вдруг зародился план спасения. Он был довольно рискованным, но мог легко удасться по той простой причине, что в Эфрафе любой кролик привык повиноваться и не смеет задавать вопросов.

Я понаблюдал за капитаном Бурачником. Он показался мне славным парнем, добросовестным, но слабохарактерным и страшно замученным бременем непосильных дел.

Следующей ночью, когда нас снова выгнали на сильфлей, было так темно, что хоть глаза выколи, и шел дождь, но такие мелочи в Эфрафе мало кого волнуют.