Великое расширение

Но Сыок Мэй, все еще ребенок, не очень разбиралась во всех этих тонкостях и просто повторяла и пересказывала то, что ей вдолбили. Сейчас, когда она читала, писала или вела разговоры на подобные темы, она думала о погибшем отце и исчезнувшей матери. Втайне девочка лелеяла надежду, что мама вернется. И когда это произойдет, Сыок Мэй прочитает ей все свои стихи и споет все песни. Она подарит ей отшлифованную драгоценность – собственные умения – и скажет: “Смотри, Ма, что я тебе приготовила”.

В отсутствие родителей наставником Сыок Мэй был учитель Чи А. Если Материку предстоит стать могущественной республикой – а учитель Чи А в это свято верил, – то женщины должны сравняться с мужчинами. Такие идеи нередко поддерживались в китайских народных школах, известных своими националистическими и революционными настроениями. И хотя ученики зачастую не бывали нигде, кроме Сингапура, многие учителя тем не менее считали их в первую очередь китайцами и лишь потом – сингапурцами. Ан мо с большим подозрением относились к этим идеям.

В свое время ан мо арестовали учителя Чи А, который тогда преподавал в престижном городском училище, и подвергли допросу. Его больше двух недель продержали в темной камере, а чужеземцы с молочно-белой кожей проверяли его благонадежность. Разве любить свою родину – это противозаконно? Именно этот вопрос задал он проводившему допрос следователю, который обвинил его в агитации и в гоминьданском заговоре с целью свергнуть данную Богом власть ан мо. За две недели ареста учитель Чи А задал лишь этот вопрос. Это противозаконно? Неужели?

Нет, не противозаконно. Спустя несколько лет о требованиях благонадежности все забудут, но когда учителя Чи А арестовали, ан мо еще прятались под маской цивилизованности. Доказательств того, что Чи А участник заговора, у них не имелось, и его отпустили, сделав выговор и запретив преподавать в школах, где количество учеников превышает пятьдесят человек. Вот так учитель Чи А, этнический кантонец из купеческой семьи, чьи родители оплатили его дорогостоящую учебу в университете на Материке, оказался в крошечной сельской школе, где в классах хорошо, если имелось по одной электрической лампочке.

Это было унизительно. И тем не менее, если пробудить детей из этих сельских районов, добиться можно немалого. Он взялся за обучение. Основным меценатом школы был местный токей, поэтому учителю Чи А предоставили полную свободу действий. В каком-то отношении, убеждал себя Чи А, здесь ему работается лучше, чем в престижном училище, – ни соперничества, ни показухи, к которой склонны некоторые сторонники революционных идей. Тут он волен честно трудиться, воспитывая юные умы.

Ученики, подобные Сыок Мэй, порой вызывали у него едва заметную горечь. Дочь истинных патриотов, вот уже несколько лет как вернувшихся на Материк, чтобы бороться против японских захватчиков, она обладала настоящей добродетелью – обостренным чувством справедливости. Кампонг, сонная рыбацкая деревушка, – место, чуждое политике. Ни в одном доме, за исключением дома Ингов, не было ни портретов Сунь Ятсена, ни гоминьданских флагов. Сам учитель Чи А не имел удовольствия познакомиться с родителями Сыок Мэй, но узнал о них все подробности от двоюродного дядюшки, на чье попечение оставили Сыок Мэй.

О характере Сыок Мэй, думал учитель Чи А, свидетельствует и то, что она не жалуется, когда после уроков ее оставляют помогать более слабым ученикам. Она выполняет свои обязанности с неугасающим рвением. Учитель Чи А полагал, что когда-нибудь она совершит не один великий поступок.

И этот А Боонь Ли, от которого она, похоже, в восторге, ну что ж, возможно, из него тоже что-нибудь выйдет. Сперва учитель Чи А не возлагал на мальчика особых надежд – писал тот скверно, а держался чересчур застенчиво. Когда его вызывали отвечать, А Боонь так мямлил и запинался, что даже самые терпеливые из учителей не выдерживали. Учитель Чи А ожидал, что через несколько месяцев мальчик просто тихо исчезнет из класса и займет свое место в рыбацкой лодке, как уже неоднократно случалось с его учениками, когда те вдруг осознавали, какого усердия требует образование.

Однако А Боонь выдержал. Он выправился, слушал теперь внимательно и время от времени задавал вопросы. В чистописании он тоже делал успехи. А Боонь даже интересовался брошюрками, которые учитель Чи А давал почитать Сыок Мэй, и после уроков спрашивал значение определенных слов. Однажды учитель Чи А слышал, как эти двое на перемене обсуждают училище.

Огонь, горящий в Сыок Мэй, разжег в этом молчаливом мальчике тлеющие искры – амбиции или томление. Учитель Чи А сперва думал, что А Боонь будет тянуть Сыок Мэй вниз. Но, наблюдая за ними на переменах, он видел, как девочка расцветает, как она, когда-то испуганная и зажатая – что немудрено для ребенка, потерявшего семью, – сияет мягким обаянием. Их дружба уравновешивала ее, дарила утешение, которого учитель Чи А, стараясь играть роль наставника, дать ей не мог.