Смысл мифа, как мне кажется, моральный, и, пожалуй, трудно найти что-нибудь лучшее во всей моральной философии. В образе Вакха изображается природа страсти, т. е. аффектов и волнений души. Ведь матерью всякой страсти, даже самой опасной, является не что иное, как влечение и жажда кажущегося блага: страсть всегда возникает в недозволенных желаниях, которым предаются прежде, чем обдумают и оценят их. А уже после того, как аффекты начинают бушевать, их мать (т. е. природа блага) разрушается и гибнет от невыносимого жара. Страсть же, пока она еще незрела, вскармливается и скрывается в человеческой душе (которая является ее родителем и представлена Юпитером), главным образом в низшей ее части (как в бедре); она колет, раздражает, угнетает дух, мешает его действиям и решениям, и они как бы хромают. И даже тогда, когда она, не встречая противодействия, с течением времени окрепнет и выльется в действие, она, однако, еще некоторое время воспитывается у Прозерпины, т. е. ищет себе убежище, остается тайной, как бы скрываясь под землей до тех пор, пока не сбросит с себя узду стыда и страха и, призвав на помощь дерзость, не постарается либо выдать себя за какую-нибудь добродетель, либо пренебречь даже самим позором. Удивительно верной является мысль о том, что всякий более или менее сильный аффект похож на существо, имеющее признаки обоих полов, ибо он всегда несет в себе и мужскую настойчивость, и женскую слабость. Великолепен также и образ воскресения Вакха после смерти. Ведь аффекты иной раз кажутся уснувшими и мертвыми, но ни в коем случае нельзя этому верить, даже если они погребены, потому что, если представится повод и удобный случай, они воскресают вновь,
И парабола об открытии виноградарства несет в себе большой смысл: ведь всякая страсть удивительно изобретательна и ловка в поисках пищи для себя. Но из всего, что известно людям, ничто не возбуждает сильнее и действеннее, ничто не воспламеняет так всякого рода волнения, как вино. Да и вообще оно разжигает все страсти. Очень удачно изображение аффекта как покорителя чужих земель, предпринимающего бесконечно дальний поход. Ведь страсть нигде не может успокоиться, но, подстрекаемая беспредельным и ненасытным желанием, стремится все дальше и жаждет нового. Страстям сопутствуют тигры и даже впрягаются в их колесницу: ведь после того, как страсть взбирается на колесницу и перестает ходить пешком, превращаясь в победителя и триумфатора, она становится жестокой, неукротимой и безжалостной по отношению ко всему, что ей противоречит или борется с ней. Остроумно и выведение пляшущих вокруг колесницы смешных демонов. Ведь любой аффект порождает во взгляде, в самом выражении лица и во всех движениях человека нечто нелепое, недостойное, суетливое и безобразное, и если иному кажется, что он великолепен и величествен в каком-нибудь аффекте (например, в гневе, возмущении, любви), то всем другим он представляется безобразным и смешным. В свите страсти мы видим и Муз. Ведь, пожалуй, нельзя найти почти ни одной страсти, которая бы не имела своих ученых хвалителей. И здесь снисходительность писателей нанесла ущерб величию Муз, которые вместо того, чтобы быть проводниками на жизненном пути, становятся прислужницами страстей.