Великое восстановление наук, Разделение наук

Рассказ о музыкальном состязании и его исходе показывает нам, как можно обуздать и привести в себя человеческий разум, слишком возомнивший о себе и утративший чувство здравого смысла. Ведь существуют, по-видимому, две гармонии, или музыки, -- гармония божественной мудрости и гармония человеческого разума. Для человеческого ума, как и для слуха смертных, божественное управление миром и тайные предначертания Бога звучат как что-то грубое и как бы немузыкальное. И хотя это человеческое невежество вполне заслуженно символизируется ослиными ушами, однако сами эти уши обычно прячутся и не выставляются напоказ, и поэтому люди не видят этого уродства и не обращают на него внимания.

Наконец, нет ничего удивительного в том, что Пан никого не любит (исключение составляет его брак с Эхо). Ведь мир довольствуется самим собой и всем в себе; ведь тот, кто любит, хочет пользоваться тем, что любит, а изобилие не оставляет места стремлению. Поэтому мир не может любить никого и не может стремиться овладеть чем-то (ибо он вполне довлеет самому себе), за исключением, может быть, любви к речи. Она и олицетворяется нимфой Эхо, лишенной тела и обладающей только голосом, или же, если быть более точным, Сирингой, символизирующей речь более отделанную, когда слова и выражения подчинены стихотворным размерам или ораторским приемам, управляющим ими, подобно мелодии. Но среди всех видов речи одна только Эхо оказывается вполне достойной быть супругой мира. Ведь именно та философия является настоящей, которая самым тщательнейшим и верным образом передает слова самого мира и сама как бы написана под его диктовку; она есть не что иное, как его подобие и отражение, она ничего не прибавляет от себя, но только повторяет произнесенное им.

Рассказ же о том, как Пан увлек однажды Луну в глубину леса, изображает, как мне кажется, соединение чувства с небесным, т. е. божественным, началом. Ведь смысл мифа о Эндимионе отличается от смысла мифа о Пане ^. К спящему Эндимиону Луна пришла сама, по собственной воле, и это потому, что божественное начало само приходит к уснувшему интеллекту, когда он свободен от влияния чувств; если же оно появляется лишь по приглашению и зову чувства, подобно Луне, призванной Паном, то оно может дать лишь тот свет, о котором говорится у Вергилия:

Точно таким при неверной луне под обманчивым светом

Путь бывает в лесах, когда тенью небо скрывает Юпитер "...

На самодовлеющее и совершенное состояние мира указывает и то, что Пан не имеет потомства. Ведь мир рождает лишь в отдельных своих частях, ибо как бы он смог рождать в целом, если за его пределами вообще не существует ничего. Что же касается женщины Ямбы, которую считают дочерью Эхо, то упоминание о ней является весьма интересным добавлением к мифу. Она олицетворяет различные пустопорожние теории о сущности мира, в изобилии существовавшие во все времена, теории, по существу бесплодные, как бы незаконнорожденные, иной раз. правда, привлекающие пестрым нарядом изложения, но чаще весьма тягостные и просто невыносимые.

Второй пример философского истолкования древнего мифа,

применительно к вопросам политики

О ВОЙНЕ ПО МИФУ О ПЕРСЕЕ

Говорят, что Персей, родившийся на Востоке, был послан Палладой обезглавить Медузу, которая приносила неисчислимые страдания множеству народов, живших на Западе, на берегах Иберии. Это жестокое и безжалостное чудовище обладало таким страшным и непереносимо ужасным взглядом, что только от него одного люди превращались в камень. Медуза была одной из Горгон, единственной среди них смертной (остальные были бессмертны). И вот Персей, собираясь совершить столь славный подвиг, получил в подарок от трех богов три вещи: крылья -- от Меркурия (но эти крылья прикреплялись не к плечам, а к ногам), шлем -- от Плутона и, наконец, щит и зеркало -- от Паллады. Но, несмотря на все это, он не отправился прямо на битву с Медузой, а сначала пошел к Грайям -- сестрам Горгон. Грайи были уже от рождения седыми старухами. У них на всех был только один глаз и один зуб; когда кому-нибудь из них нужно было выйти из дому, они брали по очереди этот зуб и глаз, а вернувшись домой, вынимали их. И вот этот-то глаз и этот зуб Грайи отдали Персею. И только тогда, считая себя теперь вполне снаряженным для исполнения предстоящего подвига, он храбро помчался на крыльях к Медузе. Он нашел ее спящей, но, опасаясь встретиться с ее взглядом, если она вдруг проснется, он, отвернувшись и глядя в зеркало Паллады, чтобы не ошибиться, нанес удар и отрубил ей голову. Из крови ее, пролившейся на землю, тотчас же родился крылатый Пегас. А отрубленную голову Медузы Персей прикрепил к щиту Паллады. Даже отрубленная голова Медузы сохранила свою страшную силу, так что при взгляде на нее все цепенели, как пораженные громом.