Великое восстановление наук, Разделение наук

Следующее различение метода выражается в том, что метод приспосабливается к предмету изложения. Ведь по-разному излагаются математические дисциплины, являющиеся самыми абстрактными и простыми (simplicia) среди наук, и политические дисциплины, которые являются наиболее конкретными и сложными науками. Как мы уже сказали, вообще невозможно к многообразной материи успешно применить единообразный метод. Поэтому точно так же, как мы приняли частные виды топики в открытиях, мы в какой-то степени хотим применять 'частные методы и при изложении материала науки. Это различение метода требует обдуманного подхода к изложению знаний. Оно определяется наличием тех или иных сведений и представлений о предмете преподавания в умах учащихся. Ведь по-разному следует преподавать науку, которая является совершенно новой и незнакомой для слушателей, и науку, которая оказывается близкой и родственной уже воспринятым и усвоенным представлениям. Поэтому-то Аристотель, желая упрекнуть Демокрита, в действительности хвалит его, говоря, что «если мы хотим рассуждать серьезно, то мы не должны стремиться к уподоблениям»[330] и т. д. ставя в вину Демокриту то, что он слишком злоупотребляет сравнениями. Но ведь тем, чьи доказательства основаны на общеизвестных положениях, не остается ничего другого, как рассуждать и логически подтверждать свои выводы. Наоборот, тем, чьи взгляды выходят за проделы общеизвестных истин, приходится выполнять двойную работу: во-первых, необходимо добиться понимания того, что они утверждают, а во-вторых, доказать истинность этих утверждений; таким образом, им по необходимости приходится прибегать к помощи сравнений и метафор для того, чтобы их мысли стали доступны человеческому восприятию. Именно поэтому мы видим, что в эпохи менее образованные, в период младенчества наук, когда те понятия, которые теперь стали уже общеизвестными и банальными, были еще необычными и неслыханными, на каждом шагу употреблялись метафоры и сравнения. А иначе все новые мысли либо, не встретив должного внимания, остались бы незамеченными, либо были бы отброшены как парадоксальные. Ведь существует своего рода правило искусства изложения, на основании которого «всякое знание, не совпадающее с предшествующими представлениями, должно искать себе опору в аналогиях и сравнениях»[331].

Вот что следовало сказать о различиях в методах, которые до сих пор не были отмечены другими исследователями. Что касается остальных методов — аналитического, систатического, диеретического, а также криптического, гомерического[332] и т. п., то они совершенно правильно установлены и распределены, так что, как мне кажется, нет никакой нужды задерживаться на них.

Таковы разновидности метода. Частей же у метода две: первая часть касается архитектоники всего труда, т. е. содержания какой-либо книги, вторая — ограничения предложений. Ведь искусство архитектуры занимается не только строением всего здания в целом, но и формой колонн, балок и т. п. Метод же — это своеобразная архитектура науки, в этом отношении Рамус скорее заслуживает благодарности за то, что он восстановил великолепные старинные правила (katholoy proton, kata panthos, kath'auto[333] и т. д.), нежели за свой единственный метод и дихотомии. Однако неизвестно почему (как это часто изображают поэты) всегда самое драгоценное, что существует у людей, поручается самым опасным и ненадежным сторожам. И действительно, попытка Рамуса тщательно обработать предложения привела его ко всем этим эпитомам и посадила его на мель в науке. Ведь нужны поистине счастливые предзнаменования и покровительство какого-нибудь доброго гения тому, кто попытается сделать научные аксиомы обратимыми, не превращая их в то же время в круговые или обращающиеся в самих же себя. Тем не менее я не отрицаю того, что попытка, предпринятая Рамусом в этой области, была несомненно полезной.