Великое заклятие

– Это слабое, жалкое племя, – сказал Анхарат, медленно опуская руку к кинжалу у себя на поясе. Чтобы вонзить клинок в сердце предателя, магия не нужна. Пусть отправляется в Никуда следом за остальными.

– Я предлагаю нашему народу новый мир, – произнес Эмшарас.

– Назови мне источник своей силы, – тихо попросил Анхарат, охватив пальцами рукоять кинжала.

Эмшарас повернулся к нему лицом.

– Как это ты сам до сих пор не догадался? Все ключи у тебя в руках. Вспомни о том, как не сумел меня выследить, и о природе самого Великого Заклятия.

– Ты нашел место, где спрятаться, только и всего.

– Нет, Анхарат. Такого места не существует.

– Лжешь! Я же вижу, как ты стоишь передо мной, живой и здоровый.

– Ты прав. Этой ночью я открыл врата, чтобы прийти к тебе. Но что значит «этой ночью»? Чтобы ответить на это, нужно отодвинуться на четыре тысячи лет в прошлое. Я заключил союз с Тремя Королями, и завтра мы с тобой сразимся над полем битвы. Я одержу победу и приготовлюсь к Великому Заклятию. Если ты поможешь мне завершить его, иллогиры обретут свой собственный мир.

– Мне нужен этот мир и никакой другой! – вскричал Анхарат и бросился на брата с кинжалом, но Эмшарас уклонился и растаял в воздухе.

Бакилас сидел один в темноте. Иллогирам не нужен сон – магия, подкрепляемая пищей, поддерживает в них силы и ясность ума. В отдыхе нуждался не сам креакин, а его конь.

Говоря по правде, он не удивился, когда его братья потерпели поражение. Их поход был обречен с самого начала. Женщина права: то, что младенца охраняет потомок Эмшараса, не совпадение. Здесь чувствуется некий грандиозный замысел, недоступный Бакиласу.

Что же ему теперь делать? Куда податься?

Он встал и посмотрел с вершины холма на руины Лема. Он помнил то время, когда этот город светился в ночи, как алмаз, тысячами огней.

Он помнил также имена звезд и то время, когда навещал их, не имея формы. Зачем он согласился принять предложенную ему плоть?

Этот дар предложили иллогирам Анхарат и Эмшарас, два бога-близнеца. Их соединенная сила связала ветер с землей. Они первые оделись плотью. Эмшарас принял человеческий облик, Анхарат предпочел крылья. Креакины последовали их примеру.

Кто мог предугадать тогда, что этот дар несет в себе проклятие?

Солнечный свет причинял иллогирам боль, это верно, и вода была для них смертельна, но сколько удовольствий познали они взамен! И в запасе у них была вечность, чтобы наслаждаться.

Так было, пока Эмшарас их не предал.

Даже теперь, после четырех тысяч лет размышлений, Бакилас не мог понять, что руководило одним из близнецов и что с ним стало потом. Где мог бы спрятаться иллогир? Бакилас каждый миг чувствовал всех своих братьев, заключенных в Нигде. Эмшарас в свое время сиял ярче всех, и не обнаружить его было бы невозможно. Вот могучее, пульсирующее присутствие Анхарата – оно чувствуется за несколько миль. А будь Анхарат Ветрожителем, Бакилас почувствовал бы его через всю вселенную. Где же тогда скрывается Эмшарас?

Когда-нибудь эта тайна будет разгадана. В час, когда вселенной настанет конец и иллогиры умрут вместе с ней.

Смерть. Прекращение бытия. Бакилас содрогнулся от этой страшной мысли. Человеку никогда не понять, что такое истинный страх смерти. Он живет, постоянно видя ее впереди, и сознает ее неизбежность. Несколько быстролетных десятилетий – и его нет. Хуже того: каждое мгновение его краткого существования окрашено смертью. С каждым годом у него прибавляется морщин и убавляется сил. Кожа обвисает, кости сохнут, и наконец он, беззубый и слабоумный, сходит в могилу. Что может знать он о страхе бессмертных?

Из иллогиров же никто до сих пор не изведал смерти.

Бакилас помнил Пришествие Света, когда во мраке впервые зазвучала великая Песнь Вселенной. То было время открытий и гармонии, время содружества. То была жизнь. Тогда зародилось все сущее – звезды, и планеты, и океаны лавы, и великие водные моря.

Тогда они знали иные радости, радости познавания и осознания. Тогда не было ни боли, ни разочарований, ни трагедий. Все иллогиры наслаждались (или страдали?) полной безмятежностью. Лишь с возникновением плоти начались противоречия. Можно ли познать подлинную радость, не познав подлинного отчаяния? Такие вопросы встречались на каждом шагу, и потому иллогиры возжаждали формы.

Бакилас обнажил меч, тихо подошел к спящему коню и одним ударом обезглавил его. Вырезав сердце животного, он поднял его к ночному небу и призвал Анхарата.

Сердце вспыхнуло ярким пламенем, и голос Анхарата сказал:

– Ты хорошо сделал, что вызвал меня, брат. Эмшарас вернулся.

– Я его не чувствую.

– Тебе мешают его чары, однако он здесь и хочет воспрепятствовать свершению нашей судьбы.

– Но отчего? Ведь вы с ним близнецы и с самого начала времен были во всем едины.

– Единства больше не существует, – гневно отрезал Анхарат. – Я одержу над ним победу. Я зажму его дух в своей руке и буду терзать его до конца времен.