Великолепие шелка

– Да, у моего отца никогда не хватало терпения на такие вещи, – согласилась Чина с улыбкой. – Он всегда был слишком занят здесь, в цехах, чтобы беспокоиться еще и о своих скучающих посетителях. А так как спрос на шелк всегда превышал наши возможности удовлетворять его, то ему не было нужды угощать их напитками и закусками. – Она помолчала, натягивая на руки перчатки, затем, взглянув на Дарвина, тихо спросила: – Скажите, как вы считаете, что-нибудь изменилось со времени его смерти?

– Ну, сперва было очень сложно вести дела без него, тем более что погиб он так неожиданно, – ответил Дарвин. – Хорошо еще, что рабочие к тому времени уже привыкли получать распоряжения от меня, поскольку ваш отец давал мне полную свободу действий на этом участке. – Он немного поколебался, а потом добавил: – Думаю, что дела бы шли гораздо хуже, если бы мистер Дэймон решил вдруг побольше времени проводить в цехах. Рабочие не привыкли иметь дело с ним и могли бы отрицательно отнестись к его вмешательству в производственный процесс. К счастью, его вполне устраивали бумажная работа и прием покупателей, и поэтому появлялся он здесь лишь изредка.

– В таком случае мама отправила в Англию не того из своих отпрысков, кого следовало, – заключила Чина с косой усмешкой, думая о том, что уж Дэймону наверняка понравилась бы та кипучая светская жизнь, которую вели Линвиллы. – Могу поклясться, что Дэймон преуспел бы в качестве лондонского денди.

Внутренне она была очень благодарна Дарвину за то, что он помог ее брату обрести уверенность. Что же касается опасений, высказанных капитаном Теренцем Алойзиусом с клипера «Бирмингем», то они оказались беспочвенными, и она сказала себе, что он, должно быть, был сильно пьян или просто недоброжелательно настроен, когда старательно намекал ей на то, что Дэймон не в состоянии вести дела на плантации без помощи ее отца. Первое же ее посещение производственных помещений ясно показало, что бадаянский шелк продолжает производиться тем же самым испытанным способом, что и раньше, и что от последнего сбора коконов, которые в данный момент сохнут в сетках в соседней комнате, ожидается выход превосходного материала. И еще она втайне порадовалась тому, что Дэймон не выказывает никакого интереса к работе в цехах, поскольку это значило, что дел у нее будет здесь предостаточно.

– Вы решили активно включиться в нашу работу? – полюбопытствовал Дарвин, открывая перед ней дверь ткацкой комнаты.

Чина, прошествовав перед ним под шуршание кремовых юбок, сказала со смехом:

– Да, несомненно. Но не смейте читать мне лекции или отговаривать меня! И знайте, я ничего не забыла из того, чему учил меня отец.

– О, я даже и мечтать не смел о том, чтобы работать вместе с вами, мисс Чина! Ваш брат и я будем вам очень признательны, если вы станете проводить хотя бы часть своего времени с нами!

– А вы уверены, что для меня найдется подходящая работа?

– О, подходящей работы сколько угодно! Взять хотя бы организацию труда тех же китайских рабочих. Особенно большую пользу вы могли бы принести нам, занимаясь ткачихами, которые, как вы помните, – тут его голос снова понизился до конспиративного шепота, – требуют постоянного надзора. А еще ведь имеются и мотальщицы, хотя, возможно, для вас будет лучше держаться от них подальше: слишком уж дурной запах в их цехе и к тому же ужасно грязно, поскольку там отматывают и распутывают коконы. В общем, как мне кажется, вам не очень-то захочется заглядывать туда.

Он посмотрел на нее выжидательно, однако Чина ничего не ответила, ибо не слушала его: все внимание ее было обращено на оставшуюся ранее не замеченной ею одну корзину, стоявшую на земляном полу возле самой двери. Оттуда доносилось странное лепетание, явственно различимое даже несмотря на шум и трескотню ткацких станков.

– Боже мой, да это же ребенок! – воскликнула она, заглянув внутрь. В корзине лежала маленькая китаяночка, завернутая в пеленки из сырого шелка, прекрасная, как фарфоровая куколка, и глядела на нее любопытными зелеными глазами.

– Мисс Чина, не дотрагивайтесь до нее!

Ужас в голосе Дарвина Стэпкайна заставил Чину резко обернуться в тревоге, и ее рука, которой она собиралась было приласкать девочку, застыла в воздухе.

– Почему?

Лицо Дарвина нервно искривилось.

– Она... она... О... черт, боюсь, что я не имею права вам все рассказать.

– Почему? Она что, больна?

– Нет, не больна.

Нетерпеливо вглядываясь в покрасневшее лицо Дарвина, Чина рассчитывала, что он все же объяснит ей, в чем дело. Когда же ей стало совершенно ясно, что это не входит в его намерения, она с решительным видом обратилась к сидевшей возле ближайшего ткацкого станка женщине.

– С твоей дочерью все в порядке? – спросила она по-китайски, но получила в ответ только отсутствующий взгляд и отрицательное качание головой.

– Давайте забудем, что я говорил вам что-либо об этом ребенке, – предложил смущенно Дарвин. – Поверьте мне, он вполне здоров.

Поразмыслив, Чина сказала:

– Хорошо, пусть будет по-вашему.

Не произнеся больше ни слова, она отвернулась от корзины и вышла в прихожую.