Великолепная Ориноко

— Только придется встать очень рано, — добавил алькальд. — Мои сборщики каучука принимаются за работу на рассвете.

— Будьте спокойны, мы не заставим их ждать, — ответил Жермен Патерн. — Правда, Жак?

— Я буду готов вовремя, — пообещал Жак Эллок. — А вы, мой дорогой Жан?

— Я не упущу такой возможности, — ответил Жан, — а если дядя будет еще спать...

— Ты меня разбудишь, племянничек, — закончил сержант Марсьяль. — Раз уж мы попали в страну каучука, всенепременно надо посмотреть, как делают эту...

— Эластичную резину, сержант, эластичную резину! — воскликнул Жермен Патерн.

Прогулка затянулась, и гости вернулись в дом лишь к вечеру.

За ужином все снова собрались за одним столом. Разговор шел главным образом о путешествии, о том, что произошло с момента выхода из Кайкары, о нашествии черепах, о чубаско, чуть было не погубившем пироги и пассажиров.

— Да, чубаско — вещь страшная, — подтвердил господин Мануэль, — смерчи, к сожалению, случаются и в верхнем течении Ориноко. Зато вы можете не опасаться нашествия черепах: здесь нет удобных для кладки яиц пляжей, а потому эти животные встречаются здесь очень редко.

— Не будем дурно говорить о них, — сказал Жермен Патерн. — Санкочо из черепах — отличная штука! Не хуже, чем обезьянье жаркое. Двух этих животных довольно, чтобы не голодать, идя вверх по вашей реке!

— Совершенно справедливо, — согласился алькальд. — Но вернемся к чубаско, господа. Будьте осторожны. Чубаско налетает одинаково внезапно и яростно в любой части Ориноко, и не следует, месье Жан, давать господину Эллоку повод еще раз спасать вас...

— Ладно... ладно! — ответил сержант Марсьяль, которому не нравился этот разговор.

— Мы будем остерегаться, господин алькальд... обязательно!

— А наши попутчики, о которых мы не рассказали господину Мануэлю... Мы совсем забыли о них! — напомнил Жермен Патерн.

— Действительно, — согласился Жан. — Этот славный господин Мигель... и господин Фелипе, и господин Баринас...

— Что это за люди? — поинтересовался алькальд.

— Трое венесуэльцев, с которыми мы плыли из Сьюдад-Боливара до Сан-Фернандо.

— Путешественники?

— И ученые, — уточнил Жермен Патерн.

— А что они знают, эти ученые?

— Лучше спросите, чего они не знают, — заметил Жак Эллок.

— Так чего же они не знают?

— Они не знают, является ли река, орошающая ваше ранчо, Ориноко.

— Как, — воскликнул господин Мануэль, — они смеют оспаривать...

— Один, господин Фелипе, утверждает, что истинная Ориноко есть ее приток Атабапо, а господин Баринас — что ее приток Гуавьяре.

— Ну и наглость! — возмутился алькальд. — Послушать их, так Ориноко — это не Ориноко.

Достойнейший Мануэль Асомпсьон был просто в ярости; жена и сыновья разделяли его возмущение. Ведь подобные утверждения уязвляли их самолюбие, оскорбляя самое для них дорогое, их Ориноко, «Великую Воду», «Королеву всех рек» на диалекте таманаков.

Пришлось объяснять, зачем господин Мигель и его коллеги прибыли в Сан-Фернандо, какие исследования собираются провести и какие бурные дискуссии будут сопровождать их изыскания.

— А этот... господин Мигель... он как считает? — спросил алькальд.

— Господин Мигель считает, что Ориноко — это та самая река, по которой мы плыли от Сан-Фернандо до Данако, — ответил Жермен Патерн.

— И которая берет свои истоки в массиве Парима, — громогласно провозгласил господин Мануэль. — А потому господин Мигель найдет у нас самый теплый прием. Двое же других пусть и носа не кажут на наше ранчо, мы их вышвырнем в реку, пусть как следует хлебнут водички, чтобы убедиться, что это вода Ориноко.

Возмущение и страшные угрозы господина Мануэля очень позабавили гостей! Но хозяин ранчо так любил свою реку, что готов был защищать ее до последней капли крови.

Около десяти часов вечера Жак Эллок и его друг попрощались с любезными хозяевами, с сержантом Марсьялем и Жаном и вернулись на свою пирогу.

Какие-то неясные предчувствия невольно обратили мысли Жака к Хорресу. Не было никаких сомнений, что испанец знал отца Эсперанте и встречался с ним в Каракасе, так как его описание совпадало с описанием господина Мануэля. Следовательно, Хорреса нельзя было обвинить в том, что он выдумал встречу с миссионером с целью наняться на пирогу, направлявшуюся в Санта-Хуану. Но, с другой стороны, ему не давали покоя слова индейца Баре, утверждавшего, что Хоррес однажды уже поднимался по Ориноко, по крайней мере до ранчо Карида. И хотя испанец это отрицал, индеец стоял на своем. Не так уж много иностранцев посещают территории в среднем течении Ориноко, чтобы можно было не обратить на них внимания. А у Хорреса была столь характерная физиономия, что индеец вряд ли мог ошибиться.

Но если Хоррес уже бывал в Кариде и ее окрестностях, почему он отрицал это? Что заставляло его лгать? Почему он хотел скрыть это от тех, кого сопровождал в Санта-Хуану?

А может быть, Баре все-таки ошибся? Если один говорит: «Я вас видел», а другой отвечает: «Вы не могли меня видеть, потому что я здесь никогда не бывал», то ошибается, по всей вероятности, первый.