Великолепное Ориноко

Лодки находились наискось от Гуавьяре, устье которого рассекает левый берег Ориноко, если только не Ориноко бороздит правый берет Гуавьяре, как это должно было бы оказаться в случае победы Варипаса над Мигуэлем и Фелипе.

Нечего удивляться поэтому, если защитник Гуавья-е, с биноклем в руках, бросал жадные взоры на его широкое русло, через которое выливались глинистые и желтоватые воды его любимой реки. Ничего не было удивительного также в том, что Фелипе, когда его пирога проходила мимо этого устья, с видом презрения спросил ироническим тоном, хотя и знал, в чем дело.

— Что это за ручей?

Хорош «ручей», по которому суда могут ходить на протяжении 1000 километров, притоки которого орошают огромную территорию, тянущуюся до самых Анд, который выливает из своего устья 3200 кубических метров воды в секунду!..

Однако на презрительный вопрос Фелипе никто не ответил, не имел времени ответить. Или, лучше сказать, ответом на него было только одно слово, вырвавшееся у гребцов всех трех лодок:

— Чубаско!.. Чубаско!

Таково было индейское название того шквала, который появился на горизонте. Это чубаско неслось на реку, точно лавина. И — это может показаться странным, необъяснимым для тех, кто незнаком с этим явлением венесуэльских льяносов, — оно разразилось с северо-запада.

За мгновение до этого атмосфера была спокойная, даже более чем спокойная: она была тяжелая, гнетущая. Тучи, насыщенные электричеством, заволокли небо, и вместо того, чтобы разразиться с юга, буря разразилась на противоположной части горизонта. Ветер встретил почти над головой путешественников все эти массы пара, развеял их, нагромоздил другие, наполненные градом и дождем, и они опрокинулись как раз на то место, где смешиваются воды рек.

Сначала чубаско отнесло лодки от устья Гуавьяре, затем не только удержало их против течения, без помощи шестов, но потащило по направлению к Сан-Фернандо. Если бы шторм не подвергал их большой опасности, то пассажирам оставалось бы только радоваться, что они движутся в этом направлении.

К сожалению, чубаско чаще всего оканчиваются несчастьями. Кто не был сам очевидцем их, тот не может себе представить их разрушительной силы. Они сопровождаются страшным ливнем, смешанным с градом, который пробивает плетенку лодочных кают.

Услышав крики: «Чубаско! Чубаско!» — пассажиры спрятались в каюты. Так как в предвидении этого «собачьего удара», по выражению мапойосов, паруса были сняты и мачты убраны, то «Марипар», «Мориша» и «Галлинетта» смогли устоять против первого натиска вихря. Однако эти предосторожности не устранили опасности, которая заключалась не только в том, что лодки могли опрокинуться. Подхваченные ветром, заливаемые волнами, точно в океане, фальки налетали друг на друга, рискуя треснуть или же разбиться о рифы правого берега. Пассажиры могли высадиться на берег, но весь их груз неминуемо погиб бы.

Лодки метались по взволнованной поверхности реки. Управлять ими было невозможно, и рулевые тщетно пытались сделать это при помощи кормовых весел. Фальки кружились, сталкиваясь с заливавшими их громадными валами, и, несомненно, затонули бы, если бы гребцы не отливали воду и если бы на помощь к ним не пришли в этом пассажиры. Вообще эти плоскодонные лодки, сделанные для плавания по спокойной воде, ни по конструкции, ни по форме не могут выдержать подобных ударов, и большая часть их во время частых в жаркое время года чубаско погибает в водах среднего Ориноко.

В этом месте река очень широка. Ее русло от южной оконечности острова Гваяртивари расширяется так, что его можно принять за обширное озеро, закругленное к востоку, напротив устья Гуавьяре, который является как бы сужающимся заливом этого озера. Таким образом, буря может разыгрываться здесь совершенно свободно, тем более что прибрежные льяносы не имеют в этом месте ни гор, ни лесов, которые могли бы умерить ее силу. Лодка, застигнутая на воде такой бурей, не имеет даже возможности бежать от нее, как делают в море корабли, и ее единственное спасение — выброситься на берег.

Лодочники хорошо знали это и ничего не могли сделать, чтобы предупредить катастрофу. Поэтому они думали о том, чтобы спастись самим, а это возможно было сделать, лишь бросившись на камни.

Один из них сказал:

— Это называется потерпеть крушение в порту!

На борту «Галлинетты» сержант Мартьяль старался быть спокойным. Если бы он был один, если бы ему пришлось бояться лишь за себя, то он нашел бы в себе мужество солдата, видавшего всякие виды! Но Жан… дитя, за которым он согласился следовать в это опасное путешествие, — как спасти его, если пирога утонет раньше, чем достигнет берега?..

Сержант Мартьяль не умел плавать. А если бы даже и умел, что смог бы он сделать среди этих бушующих вод, уносимых молниеносным течением?.. Конечно, он бросится в воду, и если ему не удастся спасти юношу, то он погибнет вместе с ним!..

Жан сохранил все свое хладнокровие, тогда как у сержанта Мартьяля оно исчезло. Выйдя из каюты, юноша держался на корме… Он видел опасность, не скрывая ее от себя… И его губы шептали имя отца…