Однажды вечером, спустя месяц после смерти матери, он ворвался в комнату Фанни, как раз когда она, склонившись над конторкой, рьяно складывала колонки цифр, уже покрывшие несколько страниц. Это математическое упражнение было напрямую связано с ее будущими доходами от электрических фар, только что поступивших в продажу. Но Фанни, устыдившись, что увлечена чем-то, а не сидит и скорбит, поспешно убрала вычисления и оглянулась, чтобы поприветствовать своего изнуренного гостя:
- Джордж! Ты меня перепугал.
- Прости, что не постучал, - прохрипел он. - Не думал, что ты занята.
Она повернулась на стуле и внимательно посмотрела на него.
- Присядь, Джордж.
- Нет. Я заскочил, чтобы...
- Я слышала, как ты расхаживал по своей комнате, - сказала Фанни. - С самого ужина, и, по-моему, ты мечешься по ней почти каждый вечер. Не думаю, что это хорошо, твоя мама схватилась бы за голову, будь она... - Фанни замялась.
- Слушай, - поспешно сказал Джордж, - хочу еще раз подчеркнуть, что я всё делал правильно. Как я мог поступить иначе?
- Ты это о чем?
- Обо всем! - воскликнул он и загорелся: - Говорю тебе, я всё делал верно! Господи, хотел бы я знать, что еще мог поделать человек в моем положении! Было б ужасно, если б я пустил всё на самотек и не вмешался, это было б кошмаром! Что еще, черт побери, я мог сделать? Надо было пресечь эти сплетни! Разве хороший сын поступил бы по-другому? Разве я сам от этого не пострадал? Мы с Люси поссорились, но со временем наверняка бы помирились, а прогоняя ее отца, я положил конец всему. Я знал, что так будет, но всё равно сделал это, потому что так правильно, это должно было остановить сплетников. По той же причине я увез маму. Я знал, это поможет заткнуть их. Ей нравилось со мной, она была совершенно счастлива. Говорю тебе, по-моему, она жила великолепно, и это служит мне единственным утешением. Она не дожила до старости, осталась молодой и красивой, и я чувствую, что она так и хотела уйти, не превратившись в старуху. У нее был хороший муж, она жила в роскоши и комфорте, какие многим и не снились, - разве это не счастливая жизнь? Она была всегда весела, и когда я вспоминаю ее, я вспоминаю ее чудесный смех, он так и стоит в ушах. Если мне удается забыть дорогу домой и последнюю ночь, я всегда думаю о том, как она веселилась и смеялась. Неужели можно назвать эту жизнь несчастной? Несчастные люди так много не смеются, разве нет? Раз они несчастны, они так и выглядят - вот как они выглядят! Слушай, - он с вызовом посмотрел на Фанни, - ты будешь отрицать, что я всё сделал правильно?
- Тут я не судья, - попробовала успокоить его Фанни, потому что в голосе и жестах Джорджа чувствовалось волнение. - Я знаю, что ты считаешь это верным.
- Я считаю! - с яростью повторил он. - Господи боже ты мой! - И он начал мерить шагами комнату. - Что еще я мог сделать? Какой у меня был выбор? Что могло утихомирить сплетников? - Он подошел к ней вплотную, остановился и, размахивая руками, громко и сипло продолжил: - Ты меня слышишь? Я спрашиваю, что, черт возьми, могло заткнуть сплетников?
Фанни отвернулась.
- Они давным-давно замолчали, - нервно ответила она.
- Иными словами, я был прав? - закричал Джордж. - Если б я тогда кое-куда не сходил, эта клеветница Джонсон так и продолжала бы наговаривать... всё еще трепала бы...
- Нет, - перебила Фанни. - Она умерла. Ее хватил удар примерно через полтора месяца после вашего отъезда. Я не стала писать об этом, потому что не хотела... потому что подумала...
- Но остальные-то не перестали бы болтать.
- Не знаю, - сказала Фанни, отводя встревоженный взгляд. - Тут всё очень переменилось, Джордж. Те остальные, о которых ты говоришь, - кто знает, где они теперь. Конечно, сплетничали единицы, кто-то уже умер, другие живы, но ты их вряд ли встретишь, а кто-то, о ком бы ты там ни думал, просто растворился среди приезжих, которые слыхом про нас не слыхивали, а мы - про них, к тому же людям свойственно забывать, иногда кажется, что они могут забыть всё. Ты даже не представляешь, как тут всё поменялось!
Джордж мучительно сглотнул, прежде чем заговорить.
- То есть ты вот так здесь сидишь и рассказываешь мне, что надо было всё оставить как есть... Да уж! - Он опять заметался по комнате. - Говорю тебе, я поступил единственно верно! Если ты не согласна, то что ж ты, ради всего святого, не скажешь, какие у меня были варианты? Критиковать легко, но раз уж критикуешь, изволь объяснить, что еще я мог сделать? По-твоему, я ошибся!
- Я так не говорила.
- А вот и говорила! - заорал он. - Тогда ты мне всё высказала! Ну, что теперь скажешь, раз уж уверена, что я напортачил?
- Ничего не скажу, Джордж.