Великолепные руины

– Я всегда была ее поддержкой и опорой, – тихо, словно размышляя вслух, продолжила Флоренс. – Шарлотта во всем на меня полагается. Иногда это немного тяготит. О ней кто-нибудь заботится, пока ты здесь? – медленно моргнула тетя, явно пыталась удержать цепочку своих мыслей.

Мое сердце сжалось от жалости к ней. И в то же время мне сделалось грустно. Грустно за себя, потому что стало очевидно: ответов на свои вопросы я этим вечером не получу.

– Да, – ответила я тете.

Это была неправда. О матушке на этой земле уже никто не мог позаботиться. Она теперь пребывала в Царствии Божьем.

– Когда ты возвращаешься?

– Я думала погостить у вас некоторое время, если вы не против…

Тетя Флоренс поставила чашку на блюдце. От ее прежней нервозности не осталось и следа. Теперь она была воплощением апатичности и сонливости.

– Приятно было поболтать с тобой, Шарлотта. Но я правда должна прилечь. Ты поможешь мне добраться до спальни? Я очень устала.

Я помогла тете встать на ноги, и она повисла на мне, всецело положившись на мою помощь. Ее взгляд вспыхнул благодарностью, окончательно расстроившей меня. И побороть свое неловкое смущение я не смогла, даже когда тетины глаза прикрылись веками, а голова легла мне на плечо.

Теперь я порадовалась, что с нами осталась Шин. Вместе мы вывели тетю Флоренс из гостиной в запустелый коридор. И пока мы поднимали ее по лестнице на второй этаж, в спальню, она, казалось, спала. Несмотря на то, что на дворе стоял июль и день был длинным, шторы в тетиной спальне были задвинуты. Комнату освещал лишь тусклый свет керосиновой лампы, отбрасывавшей бледные блики на картины в позолоченных рамах и причудливые тени на стены, обитые голубым бархатом. Тишина в ней была такой явственной, такой странной, как будто спальня – как живое существо – задержала на время дыхание. Тетя со вздохом опустилась в кресло у окна. Но прежде чем я отошла, она схватила мою руку и крепко стиснула ее:

– Ты обещала заходить ко мне на чай. Не забудь.

– Не забуду, – заверила я Флоренс.

Шин накрыла тетю одеялом, вышитым тамбурным швом, и сказала мне:

– Я с ней побуду, мисс.

В унынии и грустных мыслях я вышла в коридор и в ужасе вздрогнула, устрашившись собственного отражения в одном из многочисленных зеркал. Что же сделала со мной усталость! Я выглядела ничуть не лучше изможденной тети. Я отвернулась, но только для того, чтобы снова увидеть себя в зеркале напротив. Еще миг – и я задвоилась, затроилась, почти бесконечно размножилась в несметных фигурах Мэй Кимбл…

Нахмурившись, я вгляделась в себя пристальней. Да, что-то знакомое… Убрав с лица хмурое выражение, я постаралась придать ему тот же вид, что был пару минут назад – испуганный, пораженный, с поднятыми бровями… И да! Я не ошиблась. Я увидела черты тети Флоренс там, где никогда не находила сходства с матушкой. Хотя в отсутствии старания упрекнуть себя никак не могла. Тетя сказала, что у меня рот Кимблов, а матушка мне этого никогда не говорила. В свое время я дотошно изучила контуры своих скул, свою кожу, все изгибы, выпуклости и изъяны. Все искала в своем лице то, что подсказало бы мне, чья кровь текла в моих жилах – аристократки или простолюдинки. И порой мне в голову даже закрадывалась подленькая мысль: а одной ли мы крови с мамой? Или я ей – неродная дочь?

Но теперь я увидела то, чего не замечала прежде – семейное сходство. Забавно, однако, обнаружить часть себя в трех тысячах милях от того места, где ты появилась на свет.

«Мне не хотелось бы разочаровать сестру». Какое странное замечание, особенно если учесть, что Флоренс полностью выпала из маминой жизни. Кто из них первой покинул другую? Где родились сестры Кимбл и почему их пути так резко разошлись?

Намеки, слетевшие с губ тети Флоренс, вихрем закружились в голове. «Одно из мимолетных увлечений Шарлотты…» «Мы с Шарлоттой были очень близки…» «Она никогда не была сильной…»

Что же это была за история? Что у них или с ними случилось? Как мне это выяснить?

Скрип распахнувшейся двери в момент отвлек меня от размышлений.

– Я думала, мне послышалось, – фыркнула Голди. – Что ты здесь делаешь?

– Я пила чай с твоей мамой.

Удивление кузины показалось мне почти комичным.

– Ты… что?

– Она ожидала внизу. Я хотела сходить за тобой, но она…

– Что она сказала? – Голди жестом пригласила меня в свою спальню, ослеплявшую белой мебелью, золотистыми обоями с рисунком из зеленых лиан и крошечных белых птичек и белыми абажурами с золотой бахромой. А из-за жасминового аромата, забивавшего все прочие запахи, было трудно дышать.

– Расскажи мне все, – потребовала кузина.

– Тетя хочет, чтобы я к ней приходила на чай, раз в неделю. Я пообещала.

– Мама так сказала? – нахмурилась Голди. – Она уже, наверное, об этом позабыла.

– Я тоже так думаю. Пока мы чаевничали, пришла Шин и дала ей настойку опиума.

Кузина вздохнула:

– Слава богу! Маме от нее намного лучше.

– А ты никогда не интересовалась, что случилось, Голди?

– Случилось? С кем?