Великолепные руины

В среду за ужином в Литературном клубе обсуждалось «Что нужно женщинам?». Ответ, очевидно, знает мисс Люсиль Трейнор, с которой ранним вечером мисс Сара Пастор разорвала знакомство. Хотя еще на прошлой неделе эти две дамы вместе толкались у манежа в Инглсайде, визгливо выкрикивая клички своих фаворитов и размахивая купонами со ставками под стать самым настоящим простолюдинкам. Возможно, ставшая притчей во языцех дружба мисс Трейнор с жокеем Робертом Рудфордом исказила результаты тотализатора в ущерб мисс Пастор? В пятницу Трейноры отправляются в «давно запланированную» поездку на континент. И теперь, когда мисс Пастор лишила себя партнерши для скачек, остается только уповать на то, что она не пристрастится к азартным играм и не начнет наносить инкогнито визиты в притоны по примеру остальных сливок общества.

На следующий день после того, как мы с Голди побывали на приеме Селесты Джонсон, ирония колумниста вызвала у меня такой хохот, что я чуть не фыркнула кофе из носа.

На приеме, данном в ее новом доме на Пайн-стрит, мисс Селеста Джонсон показывала фотографии и буклеты с Выставки, которую она почтила своим присутствием. Захлебываясь возбуждением, мисс Джонсон рассказывала всем и каждому о своем общении с татуированными и не ведающими приличий туземцами в экспозиции игоротов, а также со свирепым конголезским пигмеем с остроконечными зубами, которого она провозгласила «самым устрашающим каннибалом из всех, что ей доводилось видеть». Это, естественно, навело на вопрос: кто же в нашем откровенном городе хранит ужасную тайну своего каннибализма?

У кузины мой хохот вызвал недоумение: «Что здесь смешного?»

И это был не первый раз, когда она не понимала издевок колумниста. Ее друзья также не отличались сообразительностью. Альфонс Бандерснитч откровенно потешался над ними. Как они могли этого не замечать? Но либо они действительно этого не замечали, либо упоминание в колонке светской жизни настолько тешило их тщеславие, что всему остальному они уже не придавали значения. А я начала воспринимать мистера Бандерснитча как человека мне близкого – своего рода доверенное лицо. Как человека, которого понимала. На всех светских мероприятиях я стала искать его в числе гостей. Хотя и не имела ни малейшего представления о том, как он выглядел. Этого, похоже, не знал никто. Альфонс Бандерснитч был или мастером перевоплощения, или представителем высшего общества, заделавшимся из любопытства репортером. И оба эти предположения активно обсуждались.

Я лично склонялась ко второй версии. И почему-то представляла его себе невысоким представительным мужчиной, любителем хереса и пирожных со взбитыми сливками. Блондином, пожалуй хорошо одетым, образованным, с чувством юмора и способностью подмечать абсурдное и нелепое. Увы, под такое описание никто из моих новых знакомых не подходил. И тем не менее я мысленно воображала, как поведу себя, если его опознаю. Я представляла, как мы встанем вдвоем в укромном уголке и будем наблюдать и комментировать, удивляя друг друга всю ночь напролет своими точными замечаниями и остроумными шутками… Увы, то была лишь фантазия. И я мирилась с необходимостью проводить время в притворстве (будто именно так я всегда мечтала жить!) и старалась не разочаровывать Голди. Мне не хотелось, чтобы она уподобляла меня Мэйбл. Всегда и везде сопровождавшее меня ощущение одиночества только обострилось. Но разве я имела право жаловаться? Я поднялась из низов. Я была самой счастливой девушкой на свете. У меня теперь имелась семья. И с моей стороны было бы величайшей неблагодарностью желать чего-то большего.