Великолепные руины

Открыв дверь, я вышла из спальни и остановилась в коридоре – слишком ярко освещенном теперь. Электрические светильники пылали во всю мощь, однако вокруг царило полное безмолвие. Как странно! Мне надо было сообразить: никакого званого вечера не ожидается, раз не было приезда гостей. На мой стук в дверь Голди никто не ответил. Поколебавшись, я приоткрыла дверь; взгляд скользнул по золоту с белым, а нос защекотал запах жасмина. Но внутри никого не было. Должно быть, кузина уже спустилась вниз! Я заставила всех себя ждать! Наверное гости уже извелись от нетерпения.

Поспешив к лестнице и схватившись за перила, я все продолжала сокрушаться, что всех задерживала. Потом, закрыв глаза, я вдруг вспомнила, как матушка брала меня в гостиной за руку, обучая вальсу. «Это самый величавый танец из всех. Вальсирующая женщина способна очаровать любого, если выполняет все движения правильно», – говорила она с грустной улыбкой на губах и задумчивостью в глазах.

«Помни, кто ты, Мэй!»

Теплота воспоминаний и бальзам часто повторяемых матушкой слов изгнали из меня и волнение, и нерешительность. И я полетела по ступенькам вниз – на бал!

Глава вторая

Действительно припозднившись, я увидела в бальном зале больше людей, чем встречала за всю свою жизнь. Многие кружили вокруг высокой позолоченной статуи обнаженной женщины в центре зала. Из-за обилия народа мне не удалось рассмотреть ее как следует. Между колоннами в дальнем конце зала играл маленький оркестр. Клубы табачного дыма застилали позолоченную лепнину на стенах и парили около подсвечников, окутывая горящие свечи причудливо колеблющейся дымкой. Голди не ошиблась, сказав, что заказанных ею свечей достало бы, чтобы осветить всю улицу. Всполохи от высоких канделябров и золотых подставок искрились в запонках на рукавах мужчин, сверкали на цепочках их часов, окропляли блестками уши, шеи и запястья женщин. Букетами белых роз были заставлены все свободные поверхности; их аромат был очень выраженным, прямо густым.

Эта сцена сотни раз возникала в моем воображении, но реальность оказалась совершенно иной. Я ощутила себя чужой, сторонней наблюдательницей, которой чувствовала себя всякий раз, когда на улице с другими зеваками наблюдала за гостями, съезжавшимися на вечеринки Вандербильтов и Бельмонов, и выкручивала шею, чтобы хоть мельком увидеть чей-то наряд или знаменитое ожерелье. Возможно, я и не принадлежала к этому обществу, как бы ни убеждала меня в обратном матушка. Но восторг от того, что я находилась среди этих людей, была одной из них, заставлял мои пальцы зудеть от неистового желания зафиксировать этот момент, все эти огни, цвета и оттенки, и сохранить их в своей памяти, чтобы потом воспроизвести в том, что мне было по плечу и по карману.

В то же время меня тяготило отвратительное осознание того, что платье мне коротко. Мне казалось – все смотрели на его подол. А матушкин фишю был слишком старомодным. На подносе у проходившего мимо официанта я узнала шампанское. Мне уже доводилось как-то пробовать его. Как-то вечером бутылку этого шипучего напитка принес брат миссис Бёрд, чтобы отметить рождение сына. И мне запомнились обжигающая щекотка его пузырьков во рту, а также моя пошатывающаяся походка по дороге домой и то, как раскованно я флиртовала с соседом, Майклом Килпатриком, пока мама не заметила меня и не скомандовала зайти внутрь и закрыть за собою дверь. Как легко и непринужденно я себя тогда ощущала!

Мне захотелось снова испытать это чувство. Запить шампанским свою понятную неуверенность и внезапно нахлынувшее на меня беспричинное беспокойство. Схватив бокал, я отхлебнула из него с такою беспечностью, какую только смогла на себя напустить. Матушкин совет не забывать о том, что я принадлежу к этому обществу, прозвучал в моих ушах бесполезным напоминанием. И в тот самый момент, когда я осушила бокал и отдала его официанту, рядом со мной возникла Голди.

– Вот она где! Где ты пропадала? Мы тебя обыскались. Ты должна была вместе со мной и папой приветствовать гостей, – отчитала меня кузина. Она говорила легко, но достаточно громко для того, чтобы находившиеся поблизости от нас люди обернулись. В руках Голди держала два бокала с пуншем. Вручив один мне, она повела меня к двери, у которой дядя Джонни встречал гостей. Меня угораздило пропустить прибытие большинства из них.

– Я очень сожалею, – шепнула я на ухо кузине.

– Не думай об этом, – прошептала мне в ответ Голди и повернулась поприветствовать женщину, закутанную в шелка с кружевами и меховой оторочкой.

Вскоре мне стало понятно – тети на приеме не было. Почти все гости спрашивали или упоминали о ней: «Как себя чувствует наша дорогая Флоренс?», «Она пропустила два последних завтрака у нас! Надеемся, ей скоро полегчает».