«Великолепный век» Сулеймана и Хюррем-султан

Махидевран нехотя встала.

— Милая Хюррем, — продолжала Хатидже, — задержись, пожалуйста. Нарви для меня букет тюльпанов!

Не дожидаясь ответа, Хатидже схватила Махидевран за руку и повела трех фавориток по тропинке назад, в гарем, к детям.

После того как все ушли, Хюррем лукаво посмотрела на Сулеймана. Тот не сводил с нее взгляда все утро. Прихватив блюдо с пахлавой и графин с шербетом, он подсел к ней поближе. Вытянув длинные ноги и опершись о подушку, он поднес к губам Хюррем кусочек пахлавы. Пробуя лакомство, она слегка прикусила и его пальцы. Последний кусочек Сулейман положил себе в рот и слизнул крошки меда и сахара. Глаза его сверкнули.

— Мой тюльпан, губы у тебя слаще меда, — прошептал он.

Хюррем улыбнулась, закрыла глаза и чуть приподняла подбородок.

Сулейман нагнулся и принялся слизывать остатки лакомства с ее губ. Ей стало щекотно, и она хихикнула.

Откинувшись на подушки, Хюррем заметила, что из-за куста на них смотрит газель. Она продолжала пытливо наблюдать за ними своими большими карими глазами, когда Сулейман развязал пояс и, распустив полы кафтана, придвинулся к Хюррем.

Глава 32

Зима 1520 года в Стамбуле выдалась на удивление суровой.

Температура упала ниже нуля; с Босфора дул пронизывающий ветер. Весь город накрыло толстое снежное одеяло. На огромном куполе Айя-Софии намерзло столько льда, что купол угрожал обрушиться. Сулейман так тревожился за судьбу старинного сооружения, что приказал Ибрагиму лично надзирать за сооружением временных подпорок, которые должны были выдержать дополнительную тяжесть. На куполе работал целый отряд; люди резали глыбы слежавшегося льда и снега пиками и топорами и спихивали их на улицы и во дворы.

Наконец наступила весна. Потеплело, снег начал таять, и город снова расцвел разноцветьем хризантем и тюльпанов.

Вместе с городом расцвела и Хюррем.

Сулейман лежал на диване и нежно гладил растущий живот любимой. Он прикладывал ухо к растянувшейся коже и широко улыбался, ловя признаки жизни. Хюррем проводила рукой по его длинным волосам и улыбалась.

— Ты вернешься к родам в Стамбул из своего северного похода?

— Постараюсь, любовь моя, — шептал он, не переставая слушать, как внутри шевелится его ребенок.

Несколько минут они провели в молчании. Затем в комнату вошел Гиацинт и, низко поклонившись, сказал:

— Тень Бога на Земле, главный белый евнух передает, что Ибрагим-паша хочет срочно поговорить с тобой.

Сулейман кивнул, поднялся и задернул полог вокруг дивана, на котором раскинулась Хюррем. В комнату вошел Ибрагим и в знак почтения упал на колени. Сулейман поднял друга на ноги и, приложив указательный палец к губам, кивнул на задернутый полог. Ибрагим жестом показал, что все понял.

— Господин, живущие в Стамбуле христиане волнуются. Их пугают слухи о нашем белградском походе. Они видят, как веселы янычары, и опасаются за свою жизнь.

Сулейман молча подошел к дивану у окна, выходящему на его личный дворик.

— Боюсь, если мы не оставим в Стамбуле достаточно большого гарнизона, нам не удастся предотвратить бунты, — продолжал Ибрагим.

Сулейман по-прежнему сидел молча, задумчиво слушая друга.

— Я предлагаю принять срочные меры. Все христианские церкви следует преобразовать в мечети, а христиан, которые отказываются перейти в ислам, необходимо казнить. Несколько голов на главных воротах Топкапы быстро успокоят мятежников.

Хюррем невольно ахнула, и Ибрагим повернулся к задернутому пологу.

— Нет, мой дорогой друг, — заговорил Сулейман. — Хотя Стамбул — святыня для всех мусульман, город уже много веков служит святым городом и для христиан. Хотя веру и религию нам даровали разные пророки, у нас есть и много общего. В святилище Топкапы хранятся не только реликвии пророка Мухаммеда, но и плащаница, копье и губка — свидетельства распятия Христа. Там же стоят стол, за которым проходила Тайная вечеря, посох Моисея и двери Ноева ковчега. Нет, мы не имеем права резать наших братьев.

Ибрагим снова упал на колени и спросил:

— Господин, но что же нам делать?

За пологом послышался шорох, и Сулейман посмотрел на округлый силуэт за полупрозрачной тканью.

— Господин мой, Сулейман! — прошептала Хюррем.

От ужаса Ибрагим широко раскрыл глаза. Женщина посмела заговорить! Сулейман обернулся к пологу, и уголки его губ приподнялись в улыбке.