Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса

Объективная потребность укрепления феодальной собственности на землю и полновластного господства над земледельческим трудом крестьян нашла отражение в стремлении к перемещению крестьян на новые, чужие для них земли. При этом олицетворением земельной собственности на землю становился сам феодал, но тем не менее феодалы-землевладельцы не достигли желаемых результатов в приобретении всей полноты власти как над землей, так и над трудом непосредственных производителей.

Поэтому неслучайно, что логика развития процесса укрепления феодальной собственности на землю и на подвластное население при осуществлении политики «перезывов» крестьян заставляет феодалов включать в орбиту «переходов» те слои крестьянства, которые попали в чрезвычайные обстоятельства временной долговой кабалы.

В актовой документации это находит отражение в виде появления в качестве «перезываемых» таких групп крестьянства, как «серебреники», «половники», а также так называемые «окупленные люди». Они четко отделяются от основной массы крестьян. Л.В. Черепнин прав, когда видит в источниках различение этой группы людей от так называемых «рядовых людей юрьевских», понимая под последними («рядовыми людьми») обычных крестьян, переход которых от одного землевладельца к другому не был осложнен выплатой долгов и иных обязательств202.

Примерно с середины XV в. в обстановке, когда «перезывы» стали перерастать в «отказы», т. е. в практику расчета со старым «вотчичем» по общему крестьянскому «ряду» и долгам за уходящего крестьянина новым «вотчичем», резко проявилась тенденция к общему запрету переходов. На это обращали внимание почти все советские исследователи истории крепостного права (Б.Д. Греков, Л.В. Черепнин, И.И. Смирнов, А.Д. Горский и др.). В этой ситуации традиционная формула о «тутошних людях», «становых», или волостных, или тяглых становится формулировкой, означающей общий запрет перехода великокняжеских крестьян, хотя поначалу эти запреты детализируются203.

Говоря о развитии политики «перезывов» крестьян, следует отметить вообще особую специфичность позиции князя в отношении черных и даже собственно княжеских (будущих дворцовых) крестьянских волостей. Проблема расшатывания и ослабления общины во имя укрепления статуса феодального земельного собственника не была здесь столь актуальна, как в частновладельческом секторе, ибо княжеская собственность в эту эпоху все еще развивалась, главным образом, в русле «государственного феодализма», для которого общинная организация крестьян была естественной и традиционной социально-экономической опорой. Это проявлялось, в частности, в отсутствии у княжеской власти (исключая какие-либо чрезвычайные обстоятельства) острой заинтересованности в перетасовке людских ресурсов путем крестьянских «перезывов». Отсюда проистекают и ранние проявления политики князей, препятствующей переходам черных и княжеских крестьян. Однако это отнюдь не было проявлением каких-либо закрепостительных тенденций.

С середины XV в. политика перемещения крестьянских масс на новые земли, видимо, начинает приходить в противоречие со своей конечной целью — появлением непосредственного производителя, сидящего на земле феодала и вырванного из среды общинного крестьянства личным экономическим закабалением сверх нормативных рентных платежей и повинностей.

С этого момента и даже несколько раньше пробуждаются к жизни тенденции полного отказа от практики переходов. К проявлению этой тенденции относятся запреты великого князя московского и ряда других перезывать в равной мере так называемых «письменных» и «неписьменных» людей. В отдельных случаях и феодалы (в первую очередь, духовные) получают такие санкции от великого князя московского204. Другая тенденция связана лишь с целью ограничения сроков переходов205.