Великосветский свидетель

Алексей Иванович предполагал, что после первой публикации в открытой прессе неизбежно последуют и другие. Дело получило огласку, о нем будут говорить, любовная интрига потрясет воображение женской части общества. Падкая до скандальных новостей часть публики неизбежно начнет смаковать подробности. В Санкт-Петербурге за последнее десятилетие сложилась целая прослойка состоятельных дам, — их обычно называли «судейскими барышнями» — имевших обыкновение всеми правдами и неправдами проникать на громкие судебные процессы и потом обсуждать их ход. Попавшие им «на зубок» новости подолгу циркулировали в столице, порой невероятно трансформируясь и путая самих авторов. У «судейских барышень» были свои пристрастия, существовали любимые и нелюбимые судьи, адвокаты и обвинители. Молодые адвокаты, только начинавшие труды на своем поприще, искали симпатий этой среды, поскольку именно она весьма влияла на общественное мнение в столице. Шумилов был уверен, что «судейские барышни» не позволят замолчать дело, будут ловить всякую новость, связанную с расследованием, они будут требовать от редакций все новых публикаций, наконец, они явятся в суд, где будут охать, ахать, падать в обмороки, аплодировать, выкрикивать «браво», подбрасывать в воздух шляпки и платки, выдворяться из зала заседаний за неуважение к суду, а в перерывах между заседаниями подбегать к окнам и выкрикивать свежие новости стоящей внизу толпе. Одним словом, эти не в меру активные дамочки создадут вокруг дела Прознанского такой ажиотаж, что даже самый известный и высокооплачиваемый адвокат примчится бесплатно защищать Жюжеван, лишь бы только подкрепить свое реноме и поддержать популярность. Это было как раз то, чего менее всего желал Вадим Данилович.

В июне же произошла весьма примечательная встреча Шумилова с доктором Николаевским. Еще с момента прочтения дневника покойного Шумилов предполагал повидаться с доктором и обсудить некоторые медицинские аспекты этого дела, но сделать все это никак не получалось в силу различных обстоятельств. А тут, прямо по пословице, гласящей, что на ловца и зверь бежит, Николаевский вышел из здания прокуратуры навстречу Шумилову, намеревавшемуся войти внутрь.

Они поприветствовали друг друга, как старые знакомые, и врач объяснил цель своего визита:

— Меня приглашал Вадим Данилович для повторного допроса.

— Он показывал дневник Николая? — спросил Шумилов.

— Да, я прочитал некоторые фрагменты.

— В частности, про посещение публичного дома, — подсказал Шумилов.

— Да, читал.

— Скажите, Николай Ильич, что это было с Николаем? Поллюция, преждевременное семяизвержение?

— Нет, ну что вы, — Николаевский улыбнулся. — Ничего такого.

— Тогда что? — простодушно спросил Шумилов.

— Извините, Алексей Иванович, господин Шидловский настоятельно предложил мне ни под каким видом никому этого не рассказывать.

— Даже мне?!

— Никому. Извините, я обещал. Вы можете расспросить его самого.

— Благодарю покорно, я так и поступлю. Ваш ответ меня чрезвычайно интригует. Николай Ильич, вы несколько лет наблюдали семью Прознанских. Как вам кажется, Жюжеван была любовницей Николая?

— Хотите слышать горькую правду? — иронично спросил Николаевский.

— Да, разумеется.

— Николай не был любовником Мари. Я понимаю, это разрушает все ваше обвинение. Но это правда. Это было невозможно… — Он запнулся. — В силу объективной причины. Говорю вам как врач.

Шумилов с минуту обдумывал услышанное. Он не сомневался, что были сказаны очень важные для понимания сути дела слова. Другой вопрос, обдуманно ли они были произнесены, и согласится ли доктор их повторить.

— Николай Ильич, можно дать вам один совет?

— Разумеется.

— Вы можете представить таракана под стеклом? Под перевернутым стаканом?

— Ну… — Николаевский запнулся, недоумевая. — Полагаю, что могу.

— Свидетель на судебном процессе подобен такому таракану. Он до поры думает, что окружен со всех сторон надежными стенами, он чувствует себя защищенным от преследования и полностью свободным в суждениях. Ему кажется, что он может говорить или не говорить что только ему заблагорассудится. Есть, конечно, присяга, но ее нравственная сила действует, увы, далеко не на всех. Очень часто свидетеля опьяняет власть над судьбою обвиняемого. Но такой глупый свидетель до поры не понимает, что все его движения, все действия прекрасно видны со стороны и полностью понятны сведущему человеку. И стакан над ним — это не его защита, а его ловушка.

— М-м, — лицо Николаевского вытянулось и взгляд сделался напряженным. — И в чем совет?

— Николай Ильич, никогда не лгите в суде. И детям своим закажите. Даже если будете уверены, что никто вас не разоблачит, и ложь ничем не грозит, все равно не лгите. Всегда может найтись сведущий человек, умеющий превращать убежища в капканы.