Гонки начались, когда раскалённый диск солнца уже клонился к горизонту. Гильдии столицы, да и просто богатые граждане выставляли на гонки свои лодки. Народу собралось много. Даже нашу беседку нам пришлось поделить с семейством, во главе которого шествовал полный мужчина в парадном костюме, а следом семенила усталого вида мамаша с младенцем на руках и брезгливого вида отрок, всем своим видом выказывающий, насколько происходящее вокруг ему чуждо. Они тут же принялись переговариваться, обсуждая предстоящие гонки. Отец громогласно повествовал о достоинствах и недостатках различных участников, многозначительно намекал на осведомлённых личностей, с коими знаком лично, и хвастался большими ставками. Он дальновидно произвёл несколько таких ставок, дабы обезопасить себя, и выражал надежду на скорый и большой выигрыш. Всё внимание его супруги поглощало маленькое хныкающее существо на руках. Она сюсюкалась с ним и лишь временами рассеянно поддакивала главе семейства. Парнишка в форменной курточке какой-то школы замер у колонны и воззрился на закат с видом поэта. На нас вся эта компания не обратила ни малейшего внимания, чем мы совершенно не были огорчены.
— Даже эта замотанная заботами и громогласным мужем женщина счастливее меня, — неожиданно шепнула Суён, и у меня буквально закружилась голова от запаха её духов: терпкого, горьковатого, с выраженной ноткой жасмина.
— Почему? — спросил я просто для того, чтобы не оставлять её замечание без внимания.
Она ответила, что у той в жизни была любовь. Хотя бы какое-то время ей посчастливилось быть любимой и желанной, испытать радость материнства, а к старости её дети подарят им внуков, и те примутся бегать и озорничать в хорошо обустроенном доме под каким-нибудь раскидистым грабом.
— Я же обречена жить без любви и умереть бездетной, — вздохнула Суён, — вы ведь понимаете, насколько немощен мой супруг по части, — она опустила взор, позволив долгим ресницам затенить глаза, блеснувшие невольными слезами, — одним словом, как женщина я полностью, абсолютно и беспросветно несчастна.