Веллоэнс. Книга первая. Восхождение

Юноша стиснул зубы, приказал себе расслабиться. Тело слушалось, оседало, удары становятся сильнее, но боли нет, только по коже гуляют молнии. Позже, за

кружкой крепкого елового настоя с медом, Бакун рассказал о том, как по

неведомому желанию вышел за частокол и споткнулся о тушу. Решил, что олень

раненый пал, разгреб снежищу, а там тварь – головой муравей, а телом – медведь, объял путника. Хотел было за острогой бежать, добить, да зверюга тут человечьим

голосом завопил – помоги, друг мрет!

– И смотрю я, на небе зарево такое, ну как радуга, только блеклая и такое

видение рук. Ну, я понял, что спасать надо, баба то моя сразу тебя натирать, да

мазями, да кореньями.

Мужичина раскраснелся, глаза на выкате, руками крутит, каждая ладонь с

блинную кадушку.

– А ты, значит, лежишь, синюшный такой, стонешь, вроде «вилэнц, вилэнц», у

нас то и земель таких в Дольснеях нету. Ну, женщины мои, Евлампия с дочкой тебя

отходили, ночами глаз не смыкали. Они ведуньи, род у них от калика Вязецара

идет. Зверя мохнатого я, того… в коровник, овса дал – ни в какую, а помои ничо

так, жрет.

За стол прибежали три дитенка, чумазые, в льняных рубахах до колена. Бакун

всунул каждому по блину, поддал старшему:

– Ить, опять вымазались, чертята.

Все трое заржали, понеслись в сени, где их уже ждала сердитая мать. Каждого

стеганула веником – не больно, за шалости, и загнала в баню.

– Старшого Афон звать, а младших Габаш и Овсеп. Дочку Ягодой кличем.

Авенир уминал перловку с чесноком, внимательно слушал. Мужик плел о

древних родичах, земле, богах – гости здесь редки, вот и выплескивал

накопившееся. Бакун имени своему подходил, баил без умолку, рассказы у него

мешали правду с придумкой, но парень кивает, спрашивает – значит интересно, и

запаленный бородач ведал с тройной удалью.

Мороз крепчал. Вьюга выла, словно медведица, потерявшая детей. Льдяные

осколки метались, впивались в бревна, норовя оставить царапину. Небо затянуто

облаком, Авенир чувствовал сердцем, что там, наверху, оно на самом деле черно, как мысли демонов. Грозные силы природы бушевали – слышно как скрипит сруб, но бревна толстые, лежат прочно, прижимаясь к земле – не страшно в суровую

бурю в такой избе.

– А у тебя, вестимо, бревна штырями креплены?

Мужичина крякнул, настороженно уставился на парня. Тот продолжал:

– Да точно, штырями. Еще и железными, коваными.

Бакун засопел, глаза забегали.

– Так я энто же… На ярмарке купил, значит. Ага, у кузничных тамошних. По

весне то мы на ярмарку ходим.

– А не ты ль в этих кузничных именуешься Ковником? Из рода Ковичей, что с

железных гор повелись?

Евлампия вошла в обедню, села рядом. Дети уже спали, Ягода ушла мыться.

За столом воцарилось молчание. Баба обняла мужа за руку:

– Расскажи все. У парня душа чиста, не соглядатай, не из злого умысла

спрашивает.

Бородач почесал неровный квадратный затылок:

– Три года назад на Дольснейские земли джунгары набегали. То была страшная

пора для всех святичей. Вырезали всех, дома сжигали, женщин и скот увели в

ханство. Я тогда на руднике был, вернулся, а дому нет… и от кузни лишь

пепелище, дымок идет.

Лицо Бакуна вспыхнуло, кулаки зажаты, скулы напряжены.

– Всю кузню растащили. Даже наковальню, а она ж литая, пять тягловых

лошадей мне ее везли. И молот с мехами, а их еще прадеду моему гном подарил, за

то, что от змея спас.

На глазах здоровяка навернулись слезы, смахнул.

– А горше всего, что жены моей с детьми не сыскать было. Всех убитых

перевернул, кликал, искал. По милости Велеса Евлампия в лес поехала к мамке

своей, и детишек прихватила. Дала соседям наказ за скотиной присмотреть. Мамка

то у нее потомственная лесовичка, так и не смогла к людям привыкнуть, осталась в

трущобе жить – а туда только по заговоренной тропке пройти. Нашла она меня, собрали пожитки и ушли жить в лес. Тут безопасно, защита колдовская стоит.

– Тогда как я прошел?

Бакун с женой изумленно уставились на парня. Переглянулись. Евлампия

неуверенно молвила:

– Бывает, человек одарен богами силой, что неведома простым магам, которые

по усердию овладели чародейством. Встречаются герои, их сила превосходит

магию не только волхвов, чародеев, акудников, но даже асвангов – величайших

магов. Герои сами в себе имеют источники природной силы – маны, им не нужно ее

скапливать, хранить в кристаллах, жезлах, амулеты создавать. Это как с водой –

людям надо ее собирать в мехи, а дух воды ее отовсюду может призвать без меры.

– Я герой что-ли?

Женщина улыбнулась, сняла платок. Тяжелые мокрые волосы спадали на

плечи, даже в них Авениру мерещились искры природной колдовской силы.

– Не обязательно, – разомлевший после бани Бакун обмакнул свернутый блин в

мед. – Ты же почти мертв был. А преграда на животных – даже таких тварей, как

твоя, и трупов не действует. Проскочил. А то бы, молнией и… того, точно мертвяк.

Ночь прошла неспокойно. Авениру снилось, как его разрывают, жгут огнем, тело покрылось липким потом, сон прерывался, а ему еще долго мерещились

колдуны, снежная буря и вражьи набеги. Успокаивал, что это лишь последствия

лихорадки, но сердце ныло. Бакун вошел в комнату, протянул меховую одежу.

– Пойдем в лес, дерева рубить.