Вена: история города

Когда говорят о том, что бывают хорошие и плохие иностранцы, я всегда вспоминаю одну телепередачу, которую посмотрела в 1997 году. Она прекрасно иллюстрирует вопрос. Я не отношусь к постоянным зрителям краеведческих викторин немецкоязычного канала, но я присела перед экраном, когда Томас Готтшалк, ведущий шоу «Поспорим, что…» начал задавать вопросы маленькому мальчишке. Вопросы сыпались один за другим о том, как доехать самым простым способом с помощью общественного транспорта с одной улицы Вены до другой, и вот прозвучали два совершенно неизвестных названия. Глаз паренька почти не было видно под опущенными длинными черными ресницами, он крепко сжал голову руками, совсем как взрослый, и сосредоточился. В студии на секунду повисла тишина. Но тут он взглянул на ведущего, который ему совершенно явно симпатизировал, повернулся к камере и, глядя прямо в глаза публике в студии и миллионам телезрителей, спокойно и четко ответил. Его ответ сопровождался демонстрацией на плане города, видного только зрителям, и сразу стало ясно, что все указания о том, каким видом транспорта надо ехать и где на что пересаживаться, описывали кратчайший и точный маршрут к этим маленьким улочкам, затерянным на окраинах города. Игра в вопросы и ответы повторилась еще несколько раз и с тем же неизменным успехом. Парнишка уверенно выбирал наиболее подходящий из 400 венских маршрутов общественного транспорта и нужную остановку из 11000. Так девятилетний мальчик, Оливер Эль Сайед, родившийся в Вене и свободно говорящий на венском диалекте сын египтянина-почтальона, стал любимцем всей Австрии. Его даже принял у себя федеральный канцлер, и репортаж об этом показали по телевидению. Оливер стал примером «хорошего иностранца». Конечно, это совершенно не помешало полиции вскоре арестовать при облаве двух темнокожих, весьма похожих на египтян, просто на основании чисто умозрительных подозрений, что они могут быть наркоторговцами, а позже отпустить их без всяких извинений, поскольку оказалось, что они приехали в Австрию по приглашению именитого университетского профессора. И никакой Оливер Эль Сайед не заставит правительство страны пересмотреть суровые законы о предоставлении убежища. Но у этого мальчика было то, что заставило забыть о том, что он иностранец. И поэтому он стал своим.

Нам, венграм, совершенно необязательно прикладывать огромные усилия, чтобы стать своими. Указания на объявлениях о сдаче квартир «Только для коренных жителей» к нам не относятся, — об этом мне сказал маклер, когда я искала квартиру. Другое дело, что каждый волен решать, как относиться к человеку, считающему подобную приписку важной.

И поскольку Вена не выглядит для нас чужой, то и ориентируемся мы в городе легко. Конечно, нам далеко до достижений маленького венца-египтянина, но нам все кажется знакомым в Вене с первого взгляда. Этот город больше, просторнее, гораздо более ухожен и во всем на одну ступеньку выше, чем наш Будапешт, но тем не менее многие здания, закоулки и улицы напоминают венгерскую столицу. Как нельзя лучше это демонстрирует выставка «Время пробуждения. Вена и Будапешт между историзмом и авангардом», открывшаяся во дворце Харрах. Можно прочитать в пояснениях или наглядно увидеть на макетах, что многие здания в обоих городах строились одними и теми же архитекторами или приверженцами одной и той же архитектурной школы. Иногда это совершенно очевидно: так, например, венский Народный театр (Фольксте-атр) неслучайно напоминает будапештский театр комедии «Вичсинхаз». Но и в других местах постоянно возникает это ощущение дежа вю. Я лично особенно люблю вход в подъезд неподалеку от Ботанического сада (который тоже стоит того, чтобы в нем погулять) — полукупол козырька из кованого железа и стекла совершенно такой же, как над входной дверью в доме моего детства в 7-м районе Будапешта. Я люблю туда ходить, потому что очень приятно видеть такое точное совпадение.

Ощущение, что ты дома, возникает почти у всех венгров (а не только у таких стопроцентных австрийцев, как господин Ниуль) и усиливается при виде многочисленных вывесок с фамилиями Фекетес, Ковасч, Сабос. Очень многие говорят на ломаном венгерском, но, как правило, сразу слышно, что для большей части из них это родной язык. Их лица сразу светлеют, когда они слышат наш — а точнее, также и свой — акцент.