Постепенно он постиг все тонкости покупки картин, интересуясь поначалу исключительно материальной стороной вопроса. Так, однажды вначале он купил сразу целую партию картин, просто зная по опыту, что покупать оптом выгоднее, чем по одной. При этом он постоянно посещал аукционы и галереи, многое узнавал в процессе и постоянно обо всем спрашивал свою жену. В его доме уже осело более дюжины полотен, один из владельцев галереи предложил ему не пару сотен за картину, а более тысячи евро, — и тут начинающему коллекционеру открылась «истина». И вот уж прошло почти пятнадцать лет, как новая страсть захватила его, и он уже не мог заниматься ничем другим, он продал свою долю в торговой сети и посвятил жизнь коллекционированию.
За это время он обнаружил свои собственные предпочтения: бидермейер, австрийский импрессионизм, стиль сецессион, искусство рубежа XIX–XX веков и межвоенного периода. Сначала он собирал только работы австрийских художников, позже еще и венгерских, представителей других стран в коллекции нет. Его интересы во многом определила книга Альмы Малер-Верфель. Увидев картину Эмиля Якоба Шиндлера, он тут же произнес: «Ага, отец Альмы Малер». Шиндлер — центральная фигура его коллекции, и если Айзенбергера спросить, что он взял бы с собой на необитаемый остров, то он назвал бы произведения этого художника. Легко понять, чем его так восхищает Альма Малер: эта женщина была музой многих известных ныне художников еще в самом начале их творческого пути. Бронча Коллер, Карл Молль, Тина Блау, Ольга Визингер-Флориан, Мария Эгнер, Исидор Кауфманн — звезды коллекции Айзенбергера, ну и, конечно, венгры, полотна которых он стал покупать после смены режима: Иожеф Риппл-Ронаи, Янош Васари, Иштван Чок.
Для него важен также объект творчества. В целом, его собрание характеризуется еврейской темой. Айзенбергеру уже далеко за восемьдесят, но все свободное время он посвящает своей страсти: изготавливает рамы для картин, причем делает это мастерски и иногда по собственным эскизам. И до сих пор он не пропускает ни одного заметного события художественной жизни Вены.
Отрадно видеть, что Вена начинает открывать для себя современное венгерское искусство. Некоторые серьезные владельцы галерей специализируются исключительно на нем. Так, Ганс Кнолль содержит галереи как в Вене, так и в Будапеште, продвигая молодых художников, для которых периодически организует персональные выставки. Он просто помогает тем, кого знает, но если что-нибудь продает, то конечно берет за это деньги. Но все больше появляется венских венгров, которые вообще никак не связаны с изобразительным искусством, однако горят энтузиазмом и готовы всячески помочь в организации больших и маленьких выставок. Одни могут предоставить для них свои квартиры, другие ищут банки и страховые компании, которые готовы, исходя из деловых интересов, содействовать культурному обмену в такой форме. Среди посетителей подобных вернисажей фирмы, как правило, находят новых важных партнеров и клиентов. Обычно среди посетителей много клиентов фирм-организаторов, одни что-то покупают, в других просто просыпается интерес к незаслуженно забытым венгерским художникам. Новый круг коллекционеров формируется почти незаметно. Прежде чем любитель искусства станет Леопольдом, Эсслем или Айзенбергером, ему суждено долго жить в безвестности.
Глава девятая
Музыка, музыка, музыка!
В Вене властвует музыка. Так было всегда: богатые и бедные, утонченные ценители и обычные люди, знатоки и необразованные — все любят и знают музыку, хоть и каждый на своем уровне. Трудно отделить историю этого города от музыки.
Семейство Вечера еще не жило на Салезианергассе, И, да и сам переулок назывался еще Вааггассе (Тележная улица), потому что здесь проезжали повозки к рынку Хоймаркт (Сенному), который и сегодня известен под тем же именем. Но и его обитатели, и утонченное общество из окрестных дворцов радовались, когда 5 января 1870 года на соседней площади Карлсплатц открылся концертный зал Музыкального общества (Музикферайн). В тот январский день император Франц-Иосиф лично уложил символический последний камень нового здания, конечно, на этой церемонии присутствовали только избранные, после чего взволнованная таким событием публика направилась в Золотой зал, где уже тогда называвшийся «филармоническим» оркестр исполнил бетховенскую симфонию № 5.
Неделю спустя, когда Клара Шуман давала концерт в небольшом, только что открытом зале Брамса, случился пожар. Тогда много писали о том, что первые венские концертные залы выгорели дотла. Но их отстроили заново в рекордные сроки, и уже через несколько месяцев здесь вновь звучала музыка.