Если по силе эстетического воздействия здания Шенбрунна не могут даже приблизиться к дворцам Бельведера, то парк бывшей императорской резиденции законченно прекрасен. Сравнительно небольшой парк Бельведера покоряет изящной умеренностью, точностью расчета, заставляющего природу смириться и служить вкусу и прихоти садовника. В Шенбруннском парке масштабы иные, Он огромен. Огромен его центральный партер, с газонами и цветочными клумбами, ограниченный высокими зелеными стенами, где в нишах из листвы белеют мраморные статуи. Огромен фонтан Нептуна, замыкающий партер. Огромны деревья вдоль длинных, уходящих в разные стороны аллей. Эти ровные сплошные лиственные фасады, поддержанные, как колоннами, рядами стволов, обладают удивительной силой воздействия. С природой здесь вступают в единоборство всерьез и, побеждая, заставляют ее с несравненной мощью выразить пафос пространства, величия, движения. Трудно представить, каков был вид парка, когда деревья еще не разрослись, но усилия природы и человека за прошедшие два столетия сделали его совершенным произведением искусства.
Планировка аллей и террас парка принадлежит архитектору Фердинанду Хоэнбергу (1765), осуществлял его замысел Адриан ван Стекховен. Многочисленные статуи исполнены главным образом в мастерской Бейера в 1773-1781 годах. Сад распланирован гак, чтобы на перекрестках аллей оказывались бассейны, фонтаны, а в перспективе был бы виден дворец, какой-нибудь павильон или памятник. Площадки вокруг бассейнов окружены боскетами с нишами, в которых стоят статуи; здесь сад приобретает новое очарование – плавные силуэты статуй в классическом духе мягко рисуются на фоне мелкого узора листвы; мраморные тела нимф отражаются в бассейнах; белая скульптура на фоне зелени, воды, неба, в ярком или пасмурном свете – все это вносит поэзию живописи в архитектурный пафос регулярного парка. Невдалеке от дворца над давшим ему имя источником возведен в 1779 году павильон. Скульптор Бейер поместил в нем красивую, спокойную фигуру нимфы Эгерии; она полулежит, опираясь на урну, из которой течет вода. Фигуры большого фонтана Нептуна (закончен в 1780 г.), напротив, полны движения; автор его, Антон Цаунер, видимо, вспоминал образцы барочной скульптуры начала века.
Над поднимающимся террасами парком, на вершине холма царит Глориэтта – павильон, возведенный в 1775 году Хоэнбергом, Он венчает весь ансамбль и подчеркивает в нем именно классицистические черты. Если парк Бельведера поднимался к пластичному, органически продолжавшему холм дворцу, то парк Шенбрунна логически заканчивается легким сооружением, которое открыто природе и строгой ясностью форм противопоставлено ей.
Глориэтта, такая воздушная издали, вблизи оказывается достаточно капитальным для садового павильона строением, особенно в средней части, завершенной тяжелым аттиком с орлом и трофеями наверху. Здесь усилены даже опоры: каждая состоит не из пары, как в боковых аркадах, а из двух пар колонн.
Находясь внутри хоэнберговского павильона, отдаешь должное помпезной представительности архитектуры и любуешься тем, как выразительно обрамляют пролеты арок виднеющийся сквозь них пейзаж. С Глориэтты открывается чудесный вид в обе стороны – и на город и на холмы пригородов.
Дворец, парк и Глориэтта составляют некое единство, впечатление от которого определяется в немалой степени размахом, расстоянием, размерами.
Дворец полон посетителей. Здесь много жилых помещений, но парадные покои открыты для публики. Они расположены на втором этаже двумя анфиладами вдоль фасадов здания. Входят в них сейчас по Голубой лестнице из сквозной галереи в центре. Художественно интерьеры Шенбрунна неравноценны. Лучшие из них относятся ко времени Марии-Терезии.
Среди не очень больших, а то и совсем маленьких комнат дворца самый просторный зал – так называемая Большая галерея. Перестраивая дворец, Пакасси в свое время разделил средний зал, который Фишер задумал как двусветный, на Большую и Малую галереи, однако оставил их соединенными трехпролетной аркадой. Пилястры на стенах, карнизы, живописные плафоны – все то же, что в эпоху барокко, но все выглядит по-другому. Белая стена и белый потолок четко отделяются друг от друга. Легкие рельефные членения не нарушают основной плоскости. Капители, линии карниза позолочены и превратились в узор; кроме того, по стенам и потолку вьются позолоченные гирлянды и букеты из лепного орнамента, чьи неровные, извилистые линии словно пляшут по поверхности. Широкий свод потолка украшен тремя фресками работы Грегорио Гульельми; они вставлены в причудливой формы обрамления, и их голубые, золотистые и красноватые тона, контрастируя с двуцветным оформлением зала, кажутся яркими и насыщенными. Хотя художник делает фоном композиции небо, фреска уже не мыслится как непосредственное продолжение интерьера, расширяющее его реальное пространство.