Эмилиан нахмурился, долго пытался подобрать нужные слова, чтобы объяснить свои страхи и опасения. Габриэла была терпелива. Силы медленно возвращались, и она уже начинала думать о том, чтобы накормить Эмилиана. Смотрела на него и винила себя за то, что заставила его страдать. Ведь его жизнь проходит так быстро. То, на что у обычного ребенка уходят годы, Эмилиан проживает за пару дней. Кто знает, сколько у них еще осталось времени.
– Прости меня, – сказала она, оборвав его рассказ о тенях. Он смерил ее растерянным взглядом. – Я не должна была прекращать кормить тебя.
– Ты плохо себя чувствовала.
– Это ерунда, – Габриэла заставила себя улыбнуться. – Наверное, это даже хорошо, что ты теперь можешь пить кровь из моей шеи, а не из груди. Ты подрос, и меня бы смущало раздеваться перед тобой…
– Тебя смущает возраст?
– Нет. Просто… – она снова улыбнулась, поманила к себе Эмилиана и подставила ему для укуса шею. – К тому же я сама думала о том, чтобы научить тебя пользоваться машиной, как была у Гэврила, чтобы выкачивать из человека кровь.
– Мне не нравятся эти машины, – сказал Эмилиан, глядя только на пульсирующую вену на шее приемной матери.
Габриэла чувствовала его дыхание. Оно было свежим, словно дуновение ветра. Его лицо было бледным, кожа – идеально чистой. Никаких запахов. Никаких испражнений, даже когда он был младенцем. «И разве это тварь?» – подумала Габриэла за мгновение до того, как зубы-иглы проткнули кожу на ее шее. Дальше наступили темнота и покой. И еще легкое приятное волнение. Ноги Габриэлы подогнулись. Эмилиан обхватил ее за талию, закончил кормежку и отнес в спальню. Она спала и улыбалась во сне.
Эмилиан вышел на улицу. Ошметки теней последовали за ним, прицепились к ногам. Они не нравились ему, но он не знал, как избавиться от них. Темная беззвездная ночь успокаивала своей тишиной и безмолвием. Эмилиан стоял на крыльце, пока не началось утро. Время словно замерло для него. Замерло для существа, у которого впереди почти целая вечность. Но Габриэла умрет. Умрет слишком быстро. Перед тем, как отправиться спать, Эмилиан зашел в ее комнату и долго разглядывал ее спящее лицо. Тени поползли к кровати Габриэлы.
– Пошли прочь! – шикнул на них Эмилиан.
Тени не подчинились. Они обволокли кровать, замерли. Лицо Габриэлы изменилось, утратило привычные черты. Эмилиан протер глаза, но видение не развеялось. На кровати лежала чужая, незнакомая женщина, и на ее шее пульсировала вена. Весь мир вокруг сжался до размеров комнаты, до размеров картинки, где есть набухшая вена, внутри которой бежит теплая кровь. Эмилиан попытался заглянуть в мысли спящей женщины, но увидел лишь пустоту и темноту, в которой плыла эта женщина. Плыла в неизвестность, в бездну. Да и женщина ли? Всего лишь сосуд для пищи.
Эмилиан заставил себя развернуться, шагнул к выходу из комнаты. Ноги замерли. Тело обожгла боль. Суставы затрещали, кости начали расти катастрофически быстро. Эмилиан испугался, хотел закричать, но горло отказалось служить ему. Он задыхался, умирал. Колени подогнулись. Тени покинули Габриэлу, окружили Эмилиана, укрыли его. Он отключился, подкрался к пропасти и прыгнул. Но падения не было. Только тьма.
Когда Эмилиан очнулся, был уже поздний вечер. Тени ушли. Боль отступила. Эмилиан осторожно поднялся на ноги. Он вырос и проголодался. На улице снова раздался сигнал разбудившего его клаксона. Эмилиан выглянул в окно. Машина шерифа стояла возле дома. Эмилиан прижался к стене, боясь, что назойливый шериф войдет в дом. Но шериф уехал: посигналил еще пару раз и вернулся в город, оставив в память о себе облако пыли и волнение.
Эмилиан отыскал зеркало и посмотрел на свое новое лицо. У него прибавилось худобы. Он чувствовал себя слабым и беспомощным, никчемным и бесполезным. И этот созревший подросток, который смотрел на него с поверхности зеркала, совсем не напоминал ему себя. Этот рост, казалось, хотел лишь одного – свести его с ума переменами, голодом.
Эмилиан закрылся в своей комнате. Обычно сон помогал после приступов внезапного роста. Он спал, а Габриэла заботилась о нем. Но сейчас Габриэла тоже спала. Эмилиан закрыл глаза. Пустота поглотила мир. Эмилиан не знал, как долго он находился в этом лишенном пространства и времени мире. В этой пустоте невозможно было ориентироваться. Она просто была и все. Как был он сам. Как был весь этот мир. И как был голод. Рост тела отнял почти все силы. Эмилиан не мог не думать о еде, особенно когда проснулся.
За окнами была глубокая ночь. Габриэла спала. Эмилиан знал это, потому что свечи в его комнате давно прогорели. Габриэла всегда меняла их, когда не спала. Габриэла всегда заботилась о нем. Он прошел в ее комнату, пытаясь не думать о голоде. Габриэла лежала на кровати. Эмилиан улыбнулся, позвал ее по имени. Она не проснулась. Вместо нее пробудились тени в углах комнаты. Они укрыли Габриэлу, спрятали от взгляда Эмилиана. Осталась пульсирующая вена на шее и голод. Эмилиан зажег пару свечей, надеясь прогнать тени, но они не боялись слабого желтого света.